Ирина Рудычева - 100 знаменитых художников XIX-XX вв.

На первых порах картины Утрилло не воспринимали серьезно. В своих ранних работах он сходен с Сислеем и Писсарро в трепетности чувств и лиризме, почти не свойственном импрессионистам. Картины первого периода творчества (1903–1910 гг.) написаны мелким мазком («Канал Сен-Дени», «Сад в Монманьи», «Церковь в Вильтанёзе», «Сена в Париже»). В них ярко проступил интерес начинающего художника к передаче предметного мира, а не световоздушной среды. Его привлекают не рефлексы взаимодействия света и цвета, а густое пастозное письмо, близкое к технике Добиньи и Курбе. Почти все пространство картины занимают строения, навевая чувство отрешенности и тоски. Такова и «Базилика Сен-Дени» (1908 г.). Свинцовое небо, набухшее темными давящими облаками. Оно пропускает на землю мутный, «дремлющий свет». А на его фоне – квадратная башня базилики, занимающая половину холста. Потемневшие камни кажутся покрытыми мхом, слепые темные окна и провалы порталов, колокольня, пересекающая все небо и уходящая за обрез картины… Все молчаливо и печально.

Постепенно дробный мазок и общий темноватый фон сменяются более обобщенной светлой манерой, названной критикой «белым периодом» (1910–1915 гг.). По всей видимости, это связано не только с художественными поисками, но и с тем, что с 1909 г. Морис практически перестает писать на натуре, находясь под больничным или домашним надзором. В композициях доминируют белые плоскости стен, изгородей и домов, лестницы, тупики и длинные улицы. Для передачи фактуры и подлинности впечатлений художник использовал гипс, мох, песок, яичную скорлупу и клей.

Утрилло писал свой Париж и Монмартр с фотографий и открыток с таким поразительным реализмом, что на оштукатуренных стенах была видна каждая трещинка, выразительно проступала фактура камня и черепицы. Позже его произведения назовут «поэтическим реализмом». А пока Валадон как львица бросалась на защиту Мориса: «Мой сын создает с помощью открыток шедевры, картины же многих художников не более чем открытки». Самого Утрилло совсем не интересовало, что о нем думают другие. В живописи было его выздоровление. Но стоило матери ослабить внимание к сыну, он вырывался на свободу, и великолепные картины перекочевывали в руки консьержек, полицейских, владельцев кабаре и лавочек.

Долгое время счастливые обладатели картин Утрилло не понимали их подлинной цены. Его работы не привлекли внимание ни в Салонах 1909 г. и 1912 г., ни на первой персональной выставке 1913 г. Сенсационной стала распродажа картин Утрилло из коллекции О. Мирбо в 1919 г. Наконец Париж начал признавать талант художника. Известность Мориса росла с каждым днем. Но решающей стала совместная выставка Утрилло и Валадон. В статье А. Табарана было отмечено: «Морис Утрилло родился художником. Он творит так же естественно, как плодоносит вишневое дерево… Его искусство волнующее, интересное и очень индивидуальное. Этот художник отмечен божьим даром». В его немного однообразных городских пейзажах была трепетность, пустынность и лиричность, которой до этого не замечали в Париже. По тихим улочкам на полотнах Утрилло хотелось пройтись легким шагом, чтобы не потревожить светлую печальную гармонию. А по крутым ступеням «Тупика Коттен» (1911 г.) можно было подняться между белыми стенами домов к самому небу. Художник создал «образ Парижа, как вместилище чьей-то души». Томительно-тревожное чувство в его картинах удивительно сочеталось с уравновешенной цветовой гаммой.

Выставки с работами Утрилло открывались одна за другой в Париже, Лионе, Манхейме, Брюсселе. Его картины были представлены на экспозиции «Пятьдесят лет французской живописи». На двух больших распродажах 1925 г. коллекционеры соревновались в своей щедрости: «Бульвар де ла Шанель» – 24000 франков; «Пейзаж предместья» – 32000 франков; «Церковь Сен-Северен» – 50000 франков. Картины уходили нарасхват. Критики пели дифирамбы: сложное понимание цвета, восхитительная фактура, великолепная изысканность, наивная детская непосредственность, гений…

Но самому гению было не до похвал. После очередного кризиса близкие опасались за его здоровье. Однако мыслил Утрилло, как всегда, трезво и добровольно соглашался на очередной курс лечения. Его рассудок не был разрушен алкоголем. В работах Мориса не было ничего, что должен объяснять психиатр. Его взгляды и суждения поражают логичностью. «В каждом произведении искусства человеческое чувство должно явить себя прежде

любой эстетической системы или живописного метода», – писал Утрилло Ф. Каро.

Художники первыми признали феномен Утрилло, увидели в нем экспериментатора. «Он не дал себя увлечь ни одному течению. Он ничего не делал специально, но оказался в авангарде, ибо к нему принадлежит тот, кто сам об этом не знает и не утруждает себя тем, чтобы оглядываться и проверять, идут ли за ним», – говорил о нем Р. Клер. «Ангел живописи» был художником-одиночкой, который не имел ни учителей, ни последователей.

Все поставленные перед собой живописные задачи Утрилло решал сам, «следуя инстинкту». Чистоту «белого периода» сменили светлые, яркие и даже резкие краски. Живопись приобрела остроту и терпкость. На ранее пустынных улочках стали появляться персонажи. «Но чем больше они вдали, тем больше мне нравится», – говорил художник. Иногда улицы и небольшие площади заполнялись фигурами женщин с большими бедрами, которые напоминали ему «наседок» («Праздничный день», 1922 г.). Но Утрилло всегда оставался верен одной теме. Он был живописцем старого Парижа и «уходящего Монмартра», бесчисленных соборов, церквушек, кабаре, мельниц, домов («Парижская улица», 1914 г.; «Белый дом», 1912 г.; «Церковь в Сент-Илере», 1911 г.; «Церковь Сен-Северин», 1913 г.; «Нотр-Дам», 1913 г.; «Церковь в Блеви», 1920 г.; «Кабаре «Лапэн ажиль», 1930 г.; «Монмартр под снегом», 1947 г.; «Весна на Монмартре», «Дом Жанны д'Арк», обе в 1935 г.). Он любил свой Париж с детской преданностью ребенка. Однажды Утрилло спросили, что бы он взял с собой, навсегда покидая любимый город. «Кусочек штукатурки, – ответил художник. – Его можно держать в руке, смотреть и думать».

Как мало ему было нужно для счастья: Париж, живопись, мама. Когда Валадон поняла, что жизнь ее приближается к концу, она со свойственной ей решительностью задумала женить своего сорокавосьмилетнего ребенка. Материнское сердце безошибочно выбрало подходящую кандидатуру – вдову друга семьи и мецената, Люси Пауэлс (сценический, литературный и художественный псевдоним Люси Валор). Это была жизнерадостная, восторженная, практичная и деятельная женщина. После венчания в 1935 г. она взяла на себя трудную задачу сохранить душевный мир Мориса. Люси окружила его заботой и почитанием, стала надежной опорой этого взрослого ребенка. За 20 лет супружеской жизни у Утрилло не было ни одного нервного срыва. Он посвящал ей стихи и боготворил так же, как раньше мать. Они вместе занимались живописью, читали, музицировали, совершали многочасовые прогулки на автомобилях, ездили на курорты. Огражденный от всех невзгод внимательной женой, Морис стал чаще появляться в обществе, и все убедились, что это не изгой, а тонкий и ранимый человек.