Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

В своем последнем письме я уже радовалась, мое Солнышко, вместе с тобой твоему триумфу, хотя и в небольшом масштабе ― и хочу порадоваться еще раз. В «Комсом. Правде» от 7/XII-29 г. я, читая ст. Бариля и Алексеева об «эстетствующей литературе», где немного задевался и Агапов, ― невольно задумалась о пути, по которому идешь ты. И хотя моя оторванность от литературы, происходящая по причинам

1 ) недостатка времени и, главное, 2) неимения современной литературы в биб-ках г. Иркутска, ― затрудняет мне ответ на поставленный вопрос, но все же, учитывая твои субъективные данные, я немного содрогнулась: в тебе есть что-то «эстетствующее», по крайней мере, в вещах, наиболее мне знакомых.

Там здорово задевали Пастернака, хотя и не ругая его прямо, но как бы говоря, что это вопрос именно данной материи. Успокаивает меня то, что ты сейчас работаешь при «Н/газете». Думаю, там руководство поставлено лучше, а главное, Солнышко, возьмись изучать Плеханова. Ты увидишь, что это чудный и благодарный материал, который поможет тебе избежать многих ошибок. В отношении возражений на твою повесть. Конечно, я ничего не могу сказать, поскольку я не знаю твоей повести, но по существу некоторых возражений ― считаю их обоснованными по отношению ко всем твоим вещам, а именно: о загруженности образами и о том, что герои ― какие-то сумасшедшие люди. Думаю, что это очень меткие и верные замечания, ибо они как раз характеризуют твое творчество. Загруженность фразами, вернее образами, у тебя настолько велика, что, честное слово, я просто боюсь, что ты быстро испишешься. Умные писатели умеют свои редкие образы помещать так в груде других обыденных фраз, что свет на них падает со всех сторон таким образом, что эти образы приобретают в глазах читателя особую красочность и колоритность. У тебя же безбожное разбазаривание образов. Я, конечно, понимаю, что это «разбазаривание» ― понятие относительное, ибо здесь нужно принимать во внимание всю совокупность данных, имеющихся у каждого отдельного индивида-писателя, ибо здесь нужно принимать во внимание также, что часто у других людей имеется «мало», у других «много». Ты должен сам учесть это и понять, что если ты станешь писателем, то писать нужно будет всю жизнь, и не придется ли тебе пожалеть о прежней расточительности образами. И дальше: «герои какие-то сумасшедшие люди». Я думаю, это, наверно, так. Ты очень, Солнышко, любишь людей с громадными чувствами, с сильными страстями и, присоединяясь к мнению, что это живые люди, боюсь что-либо еще сказать. Буду ждать дальнейших событий, а в части советов я уже сказала, и, думаю, ты согласишься со мной: надо учиться и быть, главным образом, не диогенствующим молодым человеком, идущим по индивидуалистическому пути, а марксистом. Чтобы отрицать Маркса, надо его знать, а когда узнаешь досконально, уверена, преклонишься перед его гениальностью. До чего мне было трудно понимать его вначале, и до чего привыкла я теперь.

О своих успехах писала. О материальном положении ― очень скверно, но, в общем, неважно. Работу, если можно, бросай и займись основным делом. Приз ....твой...мой....

Итак: оба за учебу. Ипохондрию как неотъемлемую часть женского настроения ― изгоняю. Тебе, открывшему этот закон, да пусть будет стыдно ― он не вечен, ибо проистекает из весьма существенных моментов, из коих главный ― презренный металл. Но мы должны быть выше этого. Итак, за работу, мое тщеславное милое Солнышко.

Целую. Рая.

Никогда в жизни, с таким нетерпением, доходящим до отчаяния, ― ни от кого не ожидала я с таким нетерпением письма, как в этот раз от тебя. А оно долго, долго не поступало. Получила перевод с извещением о присылке бумаги, но и здесь преследовали неудачи. Когда на почте получала посылку, получила твое сообщение, и вдруг ― о, ужас! Мне подают большой ящик, из которого сыплется сахар. Разве мог ты послать это мне? В первый момент я даже растерялась и лишь с трудом разобралась, что эта посылка из дома. Твоей же посылки не оказалось. Только через 2 дня нашла на главном почтамте перевод от мамы и твою посылку. Я зубами разорвала мешочек, я на улице трясла и перетряхивала тетради, однако письма там не оказалось. Мне показалось это до того обидным, что почти с досадой я смотрела на тетради, вероятно, добытые тобой с таким трудом и спасающие меня из критического момента. И лишь сегодня, 4 дня спустя, я узнаю, что мне еще вчера пришло доплатное письмо, но его в общежитии не взяли ― у дежурного не было денег... Да, ведь я забыла. Я уехала из общежития. Но нет, начну по порядку.

Основное: мое письмо было написано под влиянием момента, момента, учитывать который ты не можешь, ибо весьма мало знаешь меня со стороны именно этой. Я необычайно возбудительна и страшно нервно реагирую на обстановку. Обстановка была тяжелая. Вот и сейчас ― я сижу в Партбюро, а в другой комнате, дверь у меня открыта, обсуждается именно этот вопрос, и фамилия моя фигурирует, и довольно часто, в выступлениях. Но ты видишь, я не принимаю участия в обсуждении, а пишу тебе письмо.

Там рядом ячейка комсомола ВУЗа, высшая ступень нашей организации. Я здесь работаю техсекретарем. Вопрос о моем уходе из общежития вместе с Тосей поставил вопрос об условиях жизни в общежитиях. Именно наш уход, потому что мы являли собой там известных «заправил»: Тося ― предкульткома, а я организатор и устроитель массовых вечеров и даже руководитель. Ведь здесь я не только нервничала, здесь, мое Солнышко ( разреши мне так называть тебя, выбросив всякие подозрения твои, основанные на простой мнительности, в сторону, но об этом ниже...), ― я работала, и очень много. Не считая академ. работы, которую мне пришлось нагонять и которую я все же нагнала, ― я руководила и организовала 2 постановки, отражающие октябрьские дни, и праздник КИМа. Эта штука тоже стоила мне нервов и здоровья.

Мое письмо ты истолковал неверно. Никогда я не думала, что ты мое искреннее бескорыстное желание рассказать тебе все мучительно зреющее во мне, рассказать без утайки о мыслях и чувствах, обуревающих меня в стенах общежития, будешь склонен рассмотреть это как этап подготовки к будущим признаниям о вине перед тобой или как стыдливое чувство с целью умолчания и скрытия чего-то. Это неверно. Моя жизнь со времени приезда в Иркутск не имеет ни одного пятна ― не только с этой стороны, но даже ни с какой другой, кроме одного, довольно смешного и грустного приключения, о котором я уже упоминала в одном из писем, но детали которого я просто не сумею рассказать и изложить письменно, а расскажу при свидании, но еще раз предупреждаю, что здесь ничего вредящего нашим отношениям нет. Просто это один из эпизодов, могущих быть и случающихся с каждым человеком.