Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

Георгиади, пока я летом тридцать восьмого года была в декретном отпуске, был, как и многие другие сотрудники ВЦСПС, арестован как «враг народа». Сорокин, который оставался в то время секретарем партбюро, не без ехидства сообщил мне об этом и припомнил при моем приеме в партию...

Все эти подробности я узнала лишь в 1939 году, когда немного пришла в себя и решилась их выяснить.

Потом из акта, прочитанного на судебном процессе, я узнала, что в 15 часов 45 минут он скончался.

Муж Сони, Наум Абрамович Ротштейн (1901-1979), инженер-электрик, работал в Наркомземе. Получил 8 лет с правом переписки, освободился в 1946, получил «минус» и жил сначала в Александрове, а потом в Белове Кемеровской области. В Москву вернулся в 1957, после реабилитации.

Теперь кладбище находится под асфальтом Кутузовского проспекта.

Это сыграло большую роль при назначении ей пенсии, которую она получила после двадцатилетней работы у меня, а всего она прожила у нас сорок лет, умерла восьмидесяти восьми лет в 1978 году.

Меньше всего я тогда могла подумать, что со временем работа в кинематографе станет моей основной деятельностью, а сейчас, когда пишу эти воспоминания, я почти тридцать лет член Союза кинематографистов СССР и профкома драматургов.

Почти год я делала газету с прежним составом редколлегии, которая числилась распущенной, а подписывал ее Саша Шабанов, над которым мы особенно издевались, так как его фамилия, как председателя месткома, фигурировала первой в решении ВЦСПС...

Фотографию, где я снята на этом пляже одна, Иван Васильевич очень любил и даже увеличил ее для альбома.

Это пришлось сделать после лета 1940 года — в связи с финской войной, усложнившей жизнь на даче.

В 1966 году прочла извещение в газете о смерти «Минина Василия Алексеевича на 62-ом году жизни, бывшего крупного партийного работника». Всё совпадало!

Позже стало известно, что Шумяцкий в заключении погиб.

Черниковский бас я услышала во второй день войны ― он позвонил на мой служебный номер и торопливо сказал:

― Я должен вас увидеть сегодня же!

― Ну что же, приезжайте сюда.

― Не могу. Через час назначен прием в ЦК. Умоляю, дайте ваш домашний телефон и разрешите позвонить, как бы поздно ни было!

Приехала домой часов в десять, спросила соседку, телефоном которой пользовалась, не звонил ли кто. Нет, не звонил ― ни до, ни после. В Ленинград я попала в 1946, уже после войны ― в списках абонентов города инженер Черников не значился.

Сея, младший Аросин брат, простудился на строительстве завода и умер от скоротечной чахотки.

Кстати, он и теперь, когда ему под восемьдесят, живет «по инерции» с Дитой.

Когда произошла грандиозная битва под Ельней, я поняла, где находился Сеня. Вестей от него не получали больше ни жена, ни я, и мы тогда поняли, что он погиб, защищая родину «грудью»

То есть Шверником, который был в то время председателем ВЦСПС.

К сожалению, я взяла только письма Ароси, а рукописи стихов оставила на даче, почему-то думала, что так безопасней. Но зимой 1941 -42 г. на даче жили

солдаты. Они сожгли все, даже полы. Книга Аросиных стихов оказалась утраченной навсегда. Никогда себе этого не прощу!

Вышел закон о призыве из любого места, где бы человек ни находился.

Потом я раскаивалась в допущенном тоне. Мне надо было понять, что женщина несчастна и растерянна и ее просто следовало пожалеть... А вот сама я жалости к себе не терплю. Даже теперь, когда пишу эти воспоминания и мне под восемьдесят лет, презираю «слабый пол». Тех, например, кого бьют пьяные мужья, а они плачут, проклинают их, не любят и продолжают жить с ними... Что всегда ценила в себе ― женскую гордость, независимость моральную и материальную, силу воли, которая временами изменяла мне под давлением тех или иных обстоятельств, но все же, в конечном счете, брала верх.

Осенью сорок третьего, вернувшись из Москвы на Урал, чтобы забрать детей, узнала причину. Оказалось, Лазарь Шапиро, вероятно из желания мелкой мести, наплел жене директора издательства, что я «кручу роман» с ее мужем. У меня вообще были с директором скверные отношения, а в Свердловске они стали просто невыносимыми. Я не понимала причины, пока не услышала эту сплетню и не выяснила ее происхождение. Потом узнала, что после постановления о призыве лиц независимо от их места нахождения Лазарь, как и многие другие, спасавшиеся в командировках, был мобилизован в армию и вскоре погиб.

Вскоре Шурка навестил меня. Он был весел и счастлив, потому что служил рядом с домом. Однако кое-что в его рассказе насторожило: со своим начальником он не ладил, так как тот заставлял возить его жену на рынок. Вскоре Шурка попал в «штрафбат» и погиб чуть ли не в первом бою.

К великому же счастью всей остальной моей жизни, эта ночь оказалась подлинно «свадебной», ночь, связавшая нас навсегда. Мы никогда не забывали 11 апреля. Каждый раз все двадцать семь лет и семь месяцев нашей совместной жизни мы дарили в этот день друг другу подарки, порой хотя бы и маленькие и скромные, и всегда этот день встречали как праздник.

Как дальше сложатся наши судьбы, тогда, в июне 1943 года, мы, конечно, не знали. Мусатов Алексей Иванович (1911) благополучно прослужит в Ташкенте до конца войны, а в 1948 г. опубликует повесть о сельских подростках «Стожары» и получит за нее Сталинскую премию. В 1952 вступит в КПСС, а в 1958 выпустит в свет повесть «Клава Назарова» ― о подвигах комсомольцев во время войны (но я уже ее не читала). Будет обласкан властью, награжден орденами и медалями. В 1976 году в «Литературке» я прочитаю некролог...

Даже сейчас, когда попыталась этими жалкими словами описать эту ночь, меня пронизывает дрожь... Во все совместно прожитые годы наши ночи походили на ту, что случилась тогда, в ночь с пятого на шестое июля. Только болезни иногда заставляли нас сдерживаться...

Только утром я узнала, что случилось с Леной на Урале. Она устроилась кастеляншей в госпиталь, а через полтора месяца была проведена проверка — пропало огромное количество постельного и носильного белья. Был составлен акт — недостача оценивалась на сумму около двух тысяч рублей. «Дело» передали в прокуратуру. И хотя всем было очевидно, что это дело рук как персонала госпиталя, так и больных, которые, уходя из госпиталя, забывали снять казенное белье, формально ответственной была Лена. Прокурор, по договоренности с главврачом, пообещал дела в суд не передавать, если она уплатит штраф в троекратном размере. Костюм и ботинки Вани решили проблему. Они были проданы на рынке за шесть тысяч и пошли на уплату штрафа.