Валерий Перевозчиков - Возвращение к Высоцкому

К 1964 году, к тому моменту, когда Ю. П. Любимов зачислил его в новую труппу своего театра, Высоцкий написал уже довольно много песен, и среди них — «Большой Каретный», «Тот, кто раньше с нею был», «Серебряные струны»; были уже и «Братские могилы», и «Штрафные батальоны», и «Антисемиты», и «Бал-маскарад», и «Песня о звездах», и «Песня физиков». Чуть позже появились «Подводная лодка», «В холода, в холода», потом — песни к фильму «Вертикаль». Люся тогда восхищалась образом «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал…» Занятая детьми, домашними заботами, она успевала и слушать новые песни, и советовать, и помогать, и — обязательно — сидеть на спектаклях театра в первом ряду. Бывало, Люся плакала, глядя на сцену, и, видя ее искреннюю, эмоциональную реакцию., актеры старались «выложиться» до конца. Об этих Люсиных глазах в первом ряду знал весь театр, знал и Любимов. Люся мне говорила, что Юрий Петрович предлагал ей работать в театре. Хотел этого и Володя. Любимов тогда относился к ней с большой теплотой — и как к верной жене и надежному другу Володи, и как к интересной актрисе. Ее приглашали сниматься в кино, но она отказывалась, боясь оставить дома детей, боясь не оказаться рядом с Володей в нужный момент. Позже она снялась еще в нескольких фильмах: «Восточный коридор» — Беларусьфильм, «Не жить мне без тебя, Юстэ» — ЦТ, и других, но в конце концов отказалась от актерской карьеры и сменила профессию.

В то время Люся иногда выезжала с Володей на гастроли, даже играла в некоторых спектаклях. Потом она стала появляться в театре все реже и реже, и наконец ее совсем перестали видеть там. Не знаю, что послужило тому причиной, не берусь судить об этом, но уверена: если бы Люся работала тогда в театре, рядом с Володей, и была бы не только его женой, но и партнером по сцене, в творчестве, вся их жизнь могла бы сложиться совсем по-другому…

Прожили они вместе семь лет. Скажу, что знаю достоверно. Это были очень трудные годы для них. Во-первых, потому, что жизнь с таким человеком, как Владимир Высоцкий, не могла быть спокойной, размеренной, благополучной. Не таков он был по своей натуре. Кроме того, жить им было в общем-то и негде, и не на что. Жили они то у Нины Максимовны на Рижской, то у Люсиных родителей на Беговой, вместе с многочисленными родственниками, то у друзей… Но все это было временным жильем, и Володя всегда чувствовал, что, как бы хорошо к нему ни относились, он вносит напряжение в чужую жизнь, вынуждая всех придерживаться его графика, его «ночного» режима, и все идут на это, любя его, но испытывают при этом большие неудобства.

В те годы Володя часто бывал у нас, на улице Вавилова, где жили мы с моей мамой, родной тетей Люси. В этой квартире он любил петь, чувствуя себя совершенно свободным. Не донимали соседи, можно было спокойно отбивать ритм ногой по полу — первый этаж. Можно было ночью, поздно возвращаясь из театра, запрыгнуть прямо в окно моей комнаты, где мы с Люсей ждали его. Иногда, когда он пел у нас ночью, соседи тихо выходили из своих квартир, собирались под дверью и слушали, но никто не врывался с угрозами. Делились своими впечатлениями с нами они уже на утро. Бывало, Люся с Володей жили у нас по нескольку дней, а то и недель. Это было интересное, веселое время. Конечно, мы слушали Володю — его песни, его замечательные устные рассказы, полные юмора, и Люсины рассказы, не менее остроумные, много разговаривали, играли в разные игры — в «шарады», например, или сочиняли коллективно рассказы и стихи, в которых действовали все присутствующие, играли в «ассоциации», задумывая друг друга и общих друзей и знакомых и разгадывая, кто именно задуман, по ассоциативному ряду вопросов. Эти забавы с элементами фантазии, творчества Володе очень нравились, и он всегда при этом руководил, был заводилой. Иногда он до того увлекался процессом игры, что раздражался всерьез, если у кого-то что-то не получалось, сердито покрикивал на нас — как режиссер на нерадивых актеров. Я думаю, эти игры для него были тогда своеобразными спектаклями, давали ему дополнительную возможность профессиональной реализации.

Надо сказать, что Володя совершенно не переносил, чтобы его записывали на магнитофоны. Мы с этим считались, и если в доме появлялся кто-нибудь с магнитофоном, на него шикали, чтобы он убрал свой аппарат подальше. В этом неприятии магнитофонов был, конечно, элемент наигранности, актерства, но в нашей компании было принято поступать, «как Володя скажет», и мы не смели нарушать правила игры. Позже об этом можно было только пожалеть, потому что в других домах Володю записывали несмотря ни на что, и он как-то мирился с этим. В результате у разных людей сохранилось много его записей, хотя и низкого качества, но совершенно уникальных. У нас же, где он пел действительно много, где можно было записать его даже на профессиональный магнитофон, принесенный с киностудии, не сохранилось ни одной записи тех лет. Но ведь на первой своей пластинке он написал мне на память: «Леночка-сестричка, не слушай этого! Слушай меня наяву!» Как же мы могли нарушить установленную Володей и охотно принятую нами заповедь?!

Нечто подобное происходило и с фотографиями. У нас установилось некое мнение, что Володя гипнотизирующе действует на фотокамеру, и если у него нет настроения сниматься, то на пленке все равно ничего не получится. Случайному техническому браку мы приписывали мистические свойства. Но ведь на самом деле, из всех многочисленных кадров, заснятых мной на улице Вавилова, получилось лишь несколько!

Все это казалось нам тогда легко восполнимым: мы думали, что Володя будет жить и петь рядом с нами вечно и никакая запись не сможет заменить живого голоса, никакая фотография — живого лица…

Позже, когда у Высоцких появилась малогабаритная двухкомнатная квартирка на четвертом этаже пятиэтажной «хрущевки» в Новых Черемушках (большое достижение по тем временам!), новоселье решили отпраздновать у нас на Вавилова. Нина Максимовна согласилась остаться с детьми в новой квартире, гости ненадолго заходили туда «на экскурсию», а потом отправлялись к нам — иначе бы все просто не разместились.

Володя любил праздники, любил готовиться к ним. Помню, как он жарил цыплят «табака», стоя одной ногой на табуретке, а другой прижимая крышку сковороды. Он считал такой способ наиболее эффективным и впечатляющим. Когда народу собиралось много, Володя с таким же успехом вставал ногами на крышки двух сковородок сразу, при этом еще что-то изображал, рассказывал, шутил. Зрелище было потрясающее!

Праздники и игры, конечно, скрашивали жизнь, отвлекали от неприятностей, но они проходили, кончались, оставались в памяти отдельными приятными эпизодами. Были и настоящие радости, и настоящее горе, трудно сейчас сказать, чего больше. Именно эти годы во многом определили дальнейшую творческую судьбу Володи, потому что это было время поиска, духовного обогащения, творческого роста; горизонты расширялись, формировалась гражданская позиция, уголовно-блатной, дворовый репертуар отходил в прошлое. Мысли и душу Высоцкого заполняли новые, необходимые ему темы.