Аза Тахо-Годи - Жизнь и судьба: Воспоминания

Когда арестовали вернувшегося из плена в 1947 году сына тети Тамары Евграфа-Граню, то во время обыска все французские романы изъяли. Не забудем, что шла борьба с космополитизмом. Так что и следов Сандомирского не осталось.

Когда моего отца в 1956 году реабилитировали, я с помощью Алика и Димы перевезла на Арбат книги, хранившиеся у тети Тамары, и переслала маме в Орджоникидзе. Очень милые были юноши. Несколько лет тому назад Диму убили под Москвой в лесу. Пошел гулять и погиб. Тамилла — детский зубной врач, а ее собственный сын с семьей живет в Германии. Алику — восемьдесят, живет в Мурманске и преподает.

Брак второй фиктивный. Нужна была квартира (так многие делают), и тетя Маша ее получила в Мертвом переулке (потом ул. Николая Островского, а теперь Пречистенский пер.). Брат Владимира Александровича Александр — конструктор, работал в ЦАГИ, был заместителем Туполева; третий брат, Борис, известный врач — гинеколог, лечивший жен правительственной верхушки. Все талантливые люди. Тетя Маша совершенно очаровательная. Я часто забегала к ней, в ее длинную комнату на высоком этаже в Мертвом переулке. Встречала она меня (да и не только меня) в пижамах, обычно алого цвета. Высокая, стройная, черноволосая (никогда не красилась, даже в старости — черные волосы), неотразимая, ласковая, добрая (все сестры Тугановы такие), и голова полна в моем отношении различных фантазий. Как бы меня выдать замуж? За кого? А почему бы не за Рихтера. Юный Святослав Рихтер занимается у Владимира Александровича Архангельского (настоящим учителем Рихтера станет Генрих Нейгауз). Какой заманчивый проект! Можно подумать, что она прозревала будущую знаменитость. Ничего подобного. За Рихтера она собиралась выдать свою дочь Ольгу. Но та слишком сильная натура и сама выберет свою семейную судьбу — признаться, не очень легкую. А тетя Маша в конце концов выйдет за советского поэта, певца комсомола, Александра Безыменского, и похоронят ее в 97 лет на Новодевичьем кладбище как Безыменскую. По советским понятиям — такой конец поистине венчает дело.

Мать освободят из лагеря (1938–1942) точно под Новый год, 1943-й. Какая аккуратность. Зима. Волки воют, и ты одна по снегам, да еще с кладью, да еще едва живая, кожа да кости. Зато свобода.

Коллоди — псевдоним К. Лоренцини (1826–1890). Сказочная веселая повесть о приключениях деревянного человечка Пиноккио вышла в 1880 году. Итал. Pinocchio — кедровый орех, pino — сосна, кедр. У А. Н. Толстого героя зовут Буратино, имя которого никак не связано с деревянным человечком. Итал. burattino — кукла, марионетка.

Замечу, что когда мой брат с семьей стал жить отдельно, то в его квартире никогда не было книжных полок, шкафов, вообще книг (от них пыль). Лидия Макаровна ничего не читала, кроме юридических кодексов и постановлений (она тоже юрист). Мурату хотелось Чехова, и он просил меня купить полное собрание, что я и сделала. Это было его единственное чтение. Чехов — очень характерен для моего брата, он ведь сам был, как чеховский герой, — «жизнь не удалась».

Письмо написано на следующий день после моего дня рождения. Мне — 17 лет, и я приехала в Москву, чтобы здесь закончить школу. О дальнейшем читайте ниже. Письма Махача к маме и его стихи опубликовала в виде своих воспоминаний-рассказов моя племянница (дочь Мины Алибековны) Елена Тахо-Годи. См.: «У мирного порога моего», в журнале «Звезда», 2006. № 3. С. 26–27. (Целиком воспоминания занимают с. 6–57.)

Семейные неприятности продолжились с известия от 18 июня 1939 года, что Мурат забрал у тети Тамары хранившуюся у нее мамину меховую шубку и подарил своей жене. Какая простота нравов у любящих родственников! Зачем матери шуба, если она в лагере? Может и не вернуться. А шуба нужна сейчас, здесь. И другая родня — все тот же путь. Тетя Валя продала все костюмы погибшего Ахмета Рзаева, мужа своей сестры — лагерницы Фатимы (она вместе с мамой). Брат моей матери, Всеволод, тоже продал костюмы моего отца, отданные ему мамой на хранение. Какие тут родственные чувства, деньги нужны сейчас же! Чего уж Мурата и Лиду осуждать?! А осуждали с восторгом дядя Сережа с супругой, те самые, что будут обкрадывать мою мать во время войны. До чего же все это противно. И зачем я вспоминаю эту гадость? В науке все факты важны. А жизнь сложнее всякой науки. Поди — разберись. Во всяком случае, написала я Мурату злое, злобное, горячее письмо — обида за мать. Все оскорбили друг друга — хорошее начало новых родственных отношений.

Она дочь Софьи Петровны и Казбека-Константина Тотиевых, еще в двадцатые годы купивших у Семеновых второй, слева от ворот, дом, почти в два этажа. Софью Петровну, племянницу почтенного грузинского семейства, владельцев известных кондитерских заведений, выдали замуж в годы революции за работавшего в фирме хорошего человека и талантливого мастера-осетина. Богатый кондитер отбыл в Тифлис (с его очаровательной и тонко образованной наследницей, не имевшей никакого отношения к делу своих предков, мы с Ниной по-родственному встречались в Тбилиси), а племянница с мужем тоже до поры до времени имела свою собственную кондитерскую, известную во Владикавказе. В дальнейшем Казбек работал в Интуристе, да и частным образом. Мастер был необыкновенный. Нина дважды выходила замуж. Первый муж — русский, — обиженный разводом, написал ей стихи: «О, ты, Марина Мнишек, возлезшая на трон». Второй — осетин, был отвергнут за ненадобностью и за алкоголизм. Забрав дочь Нелли, Нина вернулась к родителям. После их смерти (один брат ее жил отдельно с семьей, другой умер) она распродала весь дом по частям и сама уехала из него. Мирный дотоле и патриархальный общий двор и владение превратились в кошмар, с которым приходилось мириться моей сестре. Но это было уже в самые поздние годы.

Начало арии Томского о тайне трех карт, раскрытых Сен-Жерменом графине, «прекрасной Венере Московской».

Через годы, когда мы с Нинон бывали в Тбилиси, мы дружески посещали семью Марьи Антоновны. Сестра моя бывала там в гостях вместе со своей дочерью Леночкой. Да и Нора с Джульеттой посетили меня на Арбате при жизни Алексея Федоровича. И я подарила им книжку «Платон. Жизнеописание». Хорошие были люди.

Эту матроску, как я уже писала выше, мама завещала положить ей в гроб под голову вместо подушечки. Но потом она тайно зарыла матроску в мешочке под кустом в саду, похоронив тем самым любимого, погибшего неведомо где сына и боясь, что просьбу ее все равно не исполнят.

Когда-то мечеть возвела община осетин-мусульман в залог того, что генерал Туганов (в роду Тугановых были и православные, и мусульмане, как и вообще среди осетин) отдаст свою дочь замуж за бакинского нефтяника-миллионера. Моя мама — племянница О. З. Тугановой (о ее муже В. И. Туганове см. выше), сестры ее матери, — была на этой роскошной свадьбе. В революцию семья миллионера оказалась за границей. А. Ф. Лосев вспоминал не раз, как он со своим гимназическим классом и вместе с руководителем, батюшкой о. Василием Чернявским, посетил во Владикавказе эту мечеть (шли в Тифлис по Военно-Грузинской дороге) и как, по словам Алексея Федоровича, служитель «чуть не убил» мальчишек, пытавшихся пройти в обуви. Прошли с извинениями и без ботинок. Конечно, в упомянутом выше путеводителе по городу Орджоникидзе нет ни слова об этой мечети, хотя есть цветная картинка с подписью: «Музей краеведения». Да и весь этот так называемый исторический очерк убог и сер, как и бумага, на которой он напечатан. Одна советская тенденциозность. Бедный Леонид Петрович, который вынужден был подчиняться идеологическому нажиму. А сколько он знал и рассказывал интересного о Владикавказе и культурной среде русских и осетин, в которой вырос!