Аза Тахо-Годи - Жизнь и судьба: Воспоминания

Чехов А. П. Собр. соч. Т. 9. Пьесы. М., 1963. С. 591.

Роман Максимович, как уже упоминалось, был из богатой семьи, но, соблазнившись передовыми идеями, ее покинул. Фатуев — его псевдоним. Имя его в Краткой литературной энциклопедии отсутствует. Пострадал после ареста моего отца, с которым был близок; его долго не печатали, да и он как-то устал от жизни и сравнительно рано умер. Когда отец в 1956 году был реабилитирован и мама могла приехать в Москву, она получила в подарок от Фатуева некоторые книги, написанные отцом и исчезнувшие на Лубянке. До сих пор с автографами и переплетами Романа Максимовича они находятся в архиве семьи Тахо-Годи в Москве.

Эти слова произносит Франческа, рассказывая Данте о трагической любви ее и Паоло, которая и привела их к страданиям во втором круге Ада, где наказываются сладострастники:

Петерсон М. Н. (1885–1962) — выдающийся специалист по сравнительному индоевропейскому языкознанию, санскритологии и русскому языку. В 1909 году поступил в Московский университет, где учился вместе с будущим знаменитым лингвистом Н. С. Трубецким. Учителем Михаила Николаевича был профессор В. К. Поржезинский (любимый ученик Ф. Ф. Фортунатова). Михаил Николаевич окончил университет в 1913 году и преподавал на Высших женских курсах Герье. С 1916 года преподавал на филологическом факультете университета и в 1919 году получил звание профессора. Был избран в 1918 году секретарем Московского лингвистического общества. В 1925 году командирован в Париж для работы в библиотеке Сорбонны и Национальной библиотеке. С 1931 по 1942 год — профессор Московского государственного пединститута им. Ленина (бывший 2-й университет), вернулся в МГУ, где вновь открылся филологический факультет (закрыт в 1922 году), и проработал здесь до 1953 года (до своей болезни). Михаил Николаевич принадлежал к московской фортунатовской школе. Его труды сыграли огромную роль в отечественном языкознании.

Стихи Фета начинаются строками: «Сияла ночь. Луной был полон сад: лежали / Лучи у наших ног в гостиной без огней…» Написаны в память пения Татьяны Андреевны Кузьминской (сестры С. А. Толстой) майской ночью в имении друзей (см.: Фет А. А. Вечерние огни / Изд. подг. Д. Д. Благой, М. А. Соколова. М., 1971. Серия «Лит. памятники». Раздел «Мелодии». С. 42; Комментарии. С. 664). Эта книга с автографом Д. Д. Благого находится в нашей с Алексеем Федоровичем библиотеке.

М. М. Морозов (1897–1952) из купеческой семьи меценатов Морозовых, сын известной Маргариты Кирилловны Морозовой, основательницы издательства и журнала «Путь», попечительницы Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, заседания которого проходили в ее особняках, в Мертвом переулке (вблизи Пречистинки) и на Новинском бульваре. Михаил Михайлович заведовал кабинетом (1937–1948) «Шекспир и зарубежный театр» во Всероссийском театральном обществе. Широко известна его книга «Шекспир» (1947, 1956). Он один из главных деятелей научного шекспироведения в нашей стране. В последние годы жизни был ответственным редактором журнала «News» («Новости») на английском языке (Москва).

У меня лежат на столе все пять томов этого курса. Просто, изящно, но глубина знания источников невероятная, не только русские летописи, но и немецкие, и арабские, и византийские тексты и, конечно, скандинавские.

Все имена подлинные, известно, где княжили братья, Рюрик, Трувор, Синеус (последние года через два умерли), какую торговую и заодно военную помощь оказывали варяги Киеву, Новгороду и тем городам, что на пути «из варяг в греки», как торгово-военная помощь при обороне от степняков-печенегов и многих других сосредоточила военно-политическую власть в руках варяжских воинов-купцов и превратилась в княжескую. Читайте безупречно-логические рассуждения Ключевского, в которых огромную роль играет экономический фактор в томе I его Курса, лекцию IX и X. О Ключевском см. ниже, примечания к лекции, которые читал студентам профессор Савич во время нашего пребывания в эвакуации на Алтае. Ключевский это не поэзия Карамзина. Это строгая наука, но представленная безупречным литературным стилем.

Владимир Иванович Чичеров (1907–1957) окончил в 1928 году Московский университет. Защитил докторскую диссертацию в 1948 году («Зимний период русского земледельческого календаря XVI–XIX веков»), опубликованную в год его смерти. Его курс лекций «Русское народное творчество», вышедший после его кончины, переведен на немецкий язык (1968). Владимир Иванович знаток северных былин. Его интересовали теоретические проблемы фольклора, русского эпоса, обрядовых песен. Владимир Иванович преподавал в вузах Москвы (педвуз им. Либкнехта, МГПИ им. Ленина, с 1953 года он профессор МГУ им. Ломоносова), а в начале 1930-х годов сотрудник Музея народов СССР, в котором директором А. А. Тахо-Годи. Рано умер Владимир Иванович, талантливый и честный человек. Оставил по себе светлую память.

Главный дом усадьбы графа А. И. Мусина-Пушкина (между Старой Басманной и Новой Басманной, на площади Разгуляй) возведен знаменитым архитектором Матвеем Федоровичем Казаковым (1738–1812). Значит, дом горел в год смерти Казакова — символично. М. Ф. Казаков — один из основателей классицизма в русской архитектуре, и дом (прежде это настоящий дворец) выстроен в духе классическом. Фасад — торжественная колоннада (восемь колонн), а сторона, выходящая к Елоховскому собору, — изящная полуротонда, и тоже с колоннадой.

Покинутая Анна Андреевна была приличной скромной женщиной, но суховатой и скучноватой. Все, что могла, делала для сына. Специалист-библиограф, работала в библиотеках. В 1960-е годы она — ученый секретарь фундаментальной библиотеки МГУ им. Горького, сидела в отдельном кабинете на Моховой. Я там чуть было не подписала у нее какую-то бумагу о выдаче на дом книг А. Ф. Лосеву, но подходить и ворошить минувшее не стала.

Надо сказать, что судьба у Всеволода Петровича была непростая. Он был блестящий математик, закончил Харьковский университет, обладал даром эпиграмматиста, писал в «Маяке» под псевдонимом Злобин. Был влюблен в свою однокурсницу и помолвлен с ней, но оставил ее (это совсем как у его брата Сергея) и женился на другой. А потом полное разочарование, не выдержал, обратился к той, прежней. Она стала известным ученым — отказала. Остался один, жил эгоистом. Заболел, в санатории встретил медсестру (это уже после войны), молоденькую, младше на тридцать лет (но это не беда), Клавочку. Прислал даже погостить во Владикавказ, летом, когда я там была. Ходили мы в парк, а солдаты на бульваре, завидев Клавочку, кричали вслед: «Сержант Маруся!» Но она преданно ухаживала за мужем, для нее недосягаемым, да и он заставил ее закончить заочно географический и преподавать, но «сержанство» никуда не денешь. Помню, когда мы с Миночкой были приглашены вместе с тетей Машей и Безыменским в гости к Всеволоду Петровичу, то бедная Клавочка просто упивалась этаким счастьем — знаменитый поэт в ее доме. А уж на поэта смотреть страшно — что-то в нем бычье, неуклюже-неповоротливое (рядом изящная тетя Маша — совсем нелепость), и почти мычит, а не разговаривает. А Всеволод Петрович все эпиграммы да экспромты, остроты. Стал стар, заболел, но читает только французские книжки, и всё эротика беспросветная, помешался на ней. А потом тяжко больной совсем впал в детство. И надо быть справедливым, Клавочка ухаживала преданно, как за младенцем, похоронила, плакала искренне. Но душа жаждала любви. Мечтала она о сыне тети Тамары, Евграфе (вернулся из плена, попал сразу в лагерь, но Сталин, к счастью, умер, и сын вернулся к матери), с которым ее в свое время познакомил Всеволод Петрович, а Евграф взял и женился на другой (говорили, что тоже неудачно). Такая вот грустная, обыкновенная история. Помню, как Клавочка звонила, приглашала на похороны мужа, но я не пошла. Думаю, что за чудо Леонид Петрович, старший брат! Ничего общего ни с Всеволодом, ни с Сергеем, но любил их и жалел. А больше всех любил Алибека, Нину и нас с Миночкой. Праведный был человек.