Григорий Трубачев - Рассказы

У брата он пробыл трое суток. Расспросил, где живет Настя, и собрался уезжать. «Ну вот, сколько не был и уже уезжаешь. Наговориться вдоволь не успели. Остался бы еще на несколько дней, а? Вечно мы торопимся куда-то, а жизнь-то одна». «Прости меня, братик, но дома тоже ведь дела и никто их за меня не сделает, — сослался Васька. — Поеду навещу Настеньку, попью целительной водички — и домой»… Город, в котором жила Настя, славился на всю страну целительными источниками. Таксист подвез его к самым воротам. Васька тихонько подошел и глянул в щель. Во дворе стояла легковушка. В конце двора возилась небольшого роста женщина. «Неужто это моя сестра?» — подумал Васька. Сердце учащенно забилось. Он никак не мог представить ее настоящую. В его представлении она осталась та, из далекого детства, стройная, ладная, как сжатая пружина, подвижная. Женщина встала, слегка переваливаясь с ноги на ногу, медленно пошла в его сторону. В руках она что-то держала. «Нет, это не она, это, наверное, кто-то из родственников мужа». Когда она подошла ближе и собралась войти в дом, он постучал. Женщина повернулась, слегка прищурив глаза, тихо сказала: «Кто еще там?» — «Она! Конечно она! Но куда же делся ее здоровый румянец? И сколько морщин у глаз и на лице, и какие замедленные движения». Она открыла калитку, безразлично глянула на Ваську и спросила: «Вам кого?» — «Не узнала! Конечно, не узнала! А почему, собственно, она должна меня узнать, я ведь тоже сразу не узнал», — промелькнуло в его голове. — «Простите, Веретенниковы здесь живут? Господи, что я плету, у нее же фамилия мужа». От брата он знал ее фамилию, но тут у него отключилась память, он начисто все забыл. Услышав фамилию своего детства, женщина вздрогнула. Ее небольшие голубые глаза часто-часто заморгали, и Васька вспомнил, что она так моргала, когда сильно волновалась. Затем она внимательно присмотрелась и громко закричала: «Вася! Неужели это ты? Братик мой родной! Господи! Я всю жизнь ждала». Она бросилась к нему на грудь, обхватила руками. Слезы радости заливали ее лицо, тело вздрагивало от рыданий. «Братик, мой милый братик! Как же я рада! Господи, какое счастье, что наконец ты приехал». Васька прижал ее к себе, и скупые мужские слезы, слезы невысказанной тоски и радости, выкатились из его глаз. Оторвав ее от себя обеими руками, он схватил ее голову и, уже не стесняясь, как в детстве, целовал ее мокрые щеки, глаза, поблекшие, словно измазанные несмываемой краской, шершавые губы, руки…

Прошло несколько лет после этой встречи. Теперь эти два уже немолодых человека встречаются чаще. Когда улягутся первые страсти и морщинки станут незаметными, когда они снова насытятся воспоминаниями о своем нелегком детстве, когда Настя расскажет брату все свои жизненные новости, про детей, внуков, оставшихся в живых сверстников, они, наговорившись досыта, вдруг затихнут и просидят несколько минут молча, думая каждый о своем, потом, словно проснувшись, глянут друг на друга, словно впервые. Когда после немого оцепенения их глаза, повлажневшие от слез, снова встретятся, они вдруг ласково и печально улыбнутся друг другу. А сердца их снова наполнятся мягкой и светлой грустью. Их и поныне тянет друг к другу постоянно присутствующая в их сердцах память. Тайну же, пронесшую через всю свою жизнь, Васька и поныне держит под семью замками.

Ноябрь 1992 года.

Мы встретились с ним на переправе через Дон в районе города Серафимович. В этом городе была назначена встреча ветеранов 14-й Гвардейской стрелковой дивизии. Худощавый, среднего роста человек, опираясь на трость, перемещал свое тело снизу вверх, чтобы сделать шаг не разгибающейся правой ногой. На его груди красовался один-единственный орден Отечественной войны первой степени. В гостинице нас поселили в одну комнату.

В столовой, куда мы отправились вместе с ним, было шумно. Важно расхаживали бывшие гвардейцы с множеством орденов и медалей на груди. И когда после ужина мы вернулись в свой номер, я спросил своего соседа:

— У вас только один орден за всю войну?

— Ну, почему же, есть еще юбилейные медали. Только я их не ношу.

— А орденом вас за что наградили?

— Долго рассказывать, да и не хочется ворошить прошлое.

— И все же… — настаивал я.

— Ну, раз ты так настаиваешь, слушай. Шел конец 1942 года. Наша дивизия держала оборону в том месте, где река Хопер впадает в Дон. Чтобы оттянуть часть немецких войск от Сталинграда, командование решило прорвать вражескую оборону именно на нашем участке фронта. Были предприняты несколько наступательных операций, но они окончились неудачей. Немцы хорошо укрепились. К тому же их оборона имела преимущество в том, что они занимали господствующую высоту 210. Артиллерийские и минометные батареи, установленные на этой высоте, не давали возможности продвигаться нашим наступающим войскам. Командир 41-го Гвардейского стрелкового полка вызвал в штаб всех офицеров и сказал:

— Кто уничтожит батарею на высоте 210, будет представлен к званию Героя Советского Союза. Все сидели и молчали. И не знаю почему, но я решился.

— Товарищ полковник, позвольте мне испытать судьбу!

— Вместе с взводом? — уточнил он.

— Нет, попробую один, так как взводом незамеченными нам не подойти.

— Действуйте! — сказал полковник.

Взял я с собой шесть противотанковых гранат, пять лимонок, два запасных диска к автомату, револьвер и нож. Ночью по кукурузе, которая была не убрана, я двинулся к высоте. До войны я был охотником-промысловиком, и поэтому пройти незамеченным для меня не составило труда. Батарею я нашел быстро, ее охраняли двое часовых. Рядом был блиндаж, в котором, вероятно, отдыхали артиллеристы. Подкрался я поближе к часовым и, как раз когда загорелась подвесная ракета и они сошлись вместе, из револьвера застрелил обоих. Затем я бросился к блиндажу и одну за другой бросил туда три гранаты-лимонки.

Медлить было нельзя. Я знал, что, услышав разрывы гранат, немцы немедленно отреагируют. Спрятавшись в траншее рядом, я стал забрасывать противотанковые гранаты на артиллерийские установки, приводя их в полную негодность. А потом быстро побежал назад. Мне показалось, что я уже далеко, и решил остановиться, чтобы перевести дух. Но тут немцы открыли ураганный огонь из пулеметов. Пули со свистом проносились мимо, срезая кукурузные стебли. Надо было бы отлежаться, но я боялся, что немцы устроят погоню, поэтому побежал. И одна пуля попала мне в ногу. Я упал, ощупал рану и понял, что дальше идти не смогу. Пуля раздробила коленный сустав. Перевязав, как мог, рану, я пополз.