Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

Подваршавские дачи: Сколимув, Констанцин, Пясечно — пахнут соснами и разогретым песком. Всей огромной родней ездят на пустынный тогда и мало кому известный Гель — в небольшую немецкую деревушку. В Закопаны, которые расположились на русско-австрийской границе: чтобы туда попасть, надо получить паспорт. В Татры, с венгерской стороны, где смех вызывает странное название городка — Шмекс. Восемь лет жизни Анульки представляются идиллией, а время было бурное и драматичное.

22 февраля 1904 года воскресным утром на варшавские улицы выбежали газетчики, громко крича: «Экстренное сообщение. Телеграмма из Петербурга! Разорваны дипломатические отношения России с Японией! Война! Война!» На следующий день все стены пестрели наклеенными на них призывами к мобилизации. Вскоре толпы призванных «в солдаты», охваченные ужасом рекруты в огромных папахах начали стекаться к Петербургскому вокзалу, откуда их повезут на Дальний Восток, в самую гущу жуткой сибирской зимы, за Урал и Байкал. Их провожали рыдающие матери и жены. Плакала тетя Гизелла Быховская и два ее сына — Густав и Янек на фронт отправлялся Зыгмунд Быховский, мобилизованный вместе с группой шестидесяти пяти варшавских врачей, среди которых был и лечивший Ханну молодой, веселый педиатр Генрик Гольдшмидт — свои первые художественные произведения он подписывал псевдонимом Януш Корчак.

Зыгмунд Быховский, мобилизованный в качестве врача в царскую армию во время русско-японской войны, 1904 г.

Вскоре стали приходить известия о поражении России, которые воспринимались с нескрываемым ликованием. Всюду повторяли экзотические названия: Порт-Артур, Харбин, Хабаровск, Цусима. Звучал вальс «На сопках Манджурии» — он исполнялся в Швейцарской Долине, в кафе, на улицах и в подворотнях. Пробуждалась надежда, что разгром на войне подорвет царский режим империи и поспособствует ослаблению антипольской политики. Самые запальчивые утверждали даже, что настает час для нового восстания. Польская социалистическая партия во главе с Пилсудским призывала к активному сопротивлению царизму.

Двадцатипятилетняя Камилка Горвиц как раз в тот период вернулась из Цюриха, получив медицинское образование, и начала работать в еврейской больнице на Чистом. Одновременно с тем она действовала в варшавской ячейке ПСП. 13 ноября 1904 года в воскресенье она приняла участие в демонстрации социалистов, которая собиралась на Гжибовской площади, у костела Всех Святых. Когда с красными знаменами они двинулись в город, полиция и драгуны стали их разгонять. И тут со стороны демонстрантов раздался салют из пятидесяти револьверов. Это Боевая дружина Пилсудского впервые применила против России оружие, что произвело на варшавян огромное впечатление: на какой-то момент чувство полного бессилия было в людях поколеблено. Во время стычки жертвы были с обеих сторон, множество людей схватили. Через два дня взяли Камилку, препроводив в женскую часть тюрьмы, так называемую «Сербию». Выпустили ее под залог, внесенный матерью.

В январе 1905 года в России начались уличные беспорядки, ставшие прологом к революции. «Кровавое воскресенье» — жестокая расправа полиции с людьми, шедшими с антивоенными лозунгами к Зимнему дворцу в Петербурге, спровоцировала, с одной стороны, новые демонстрации и волнения, а с другой — усилила репрессии властей. В Варшаве ПСП объявила всеобщую забастовку. В ней приняли участие тысячи рабочих со всей страны. Участвовала и молодежь — под лозунгом требований польских школ. Одним из главных зачинщиков забастовки в своей гимназии был шестнадцатилетний Гучо Бейлин.

Якуб Морткович, во время прогулки в тюрьме «Павяк», 1906 г.

Симпатизировавший ПСП Якуб Морткович также включился в конспиративную деятельность. Он связался с независимыми организациями в Кракове. Был одним из организаторов Общества народных издательств в Варшаве. Принимал участие в таких международных институтах, как Общество польской культуры и Всеобщий университет. Получал из-за границы и распространял книги, запрещенные царской цензурой. Ничего не помогало, даже если Анулька, идя с папулей по улице, заслоняла его ручонками при виде русского полицейского. Ничего не помогало. Даже если на звонок в дверь она просыпалась в постели, шепча: «Тсс! Не открывайте, обыск!»

В 1906 году ночью раздался стук в дверь квартиры на Школьной. После тщательного обыска царские жандармы увели Якуба Мортковича. Его посадили в следственный изолятор на Павяке. Ему грозила ссылка в Вятку. Но каким-то чудом, возможно, за деньги, а может, благодаря связям, спустя два месяца его приговорили принудительно на год покинуть пределы Российской империи. Наказание заменялось прекрасной и полной впечатлений поездкой. Вместо Сибири — путешествие по Европе. Он взял с собой жену и дочь. Был 1907 год. Ханне пять лет.

В книжной фирме остался компаньон Линденфельд и преданный сотрудник Мариан Штайнсберг, — пишет моя мать. — В квартире, частично сданной, — наша прислуга Марцин. Сама поездка — ее плодотворность невозможно переоценить: Lehr und Wanderjahre [50] Учись и путешествуй (нем.). — пролегала через Краков, Вену, Венецию, Флоренцию, Рим, Неаполь, Сорренто, Париж, Мюнхен, Лейпциг. Сегодня меня удивляет, с каким воодушевлением мои родители мотались по Европе, изучали искусство, целыми днями пропадали в музеях и церквах, со всем упорством занимаясь самообразованием, и вместе с тем нянчились с ребенком, у которого в течение всего этого времени не было своей няни. Как гласит семейная легенда, я часто засыпала прямо на краю постели или на сдвинутых стульях, долгие часы проводила под присмотром музейных курьеров и великолепно умела в самый неподходящий момент задать вопрос. «Dove rittirata?» [51] А где тут туалет? (итал.). .

Ханя Морткович в Италии, 1907 г.

Помимо всякого рода впечатлений, поездка пятилетнему ребенку просто надоела. В музеях и церквах, которые ее заставляли посещать, она капризничала: «Маленьким тут скучно». А однажды в Риме так устала от бесконечных осмотров, что, когда в Сикстинской капелле ей велели лечь и снизу повнимательнее приглядеться к куполу, нарисованному Микеланджело, с ней случилась истерика — пришлось ее увести, поскольку она во весь голос кричала: «Я так не могу, не могу все время смотреть и смотреть!» Пришлось отправиться в Сорренто. Вот где было чудесно. На деревьях золотые апельсины, синее небо. Волшебный лазуревый грот на Капри. Необыкновенные сокровища на пляже. Ветки кораллов и во всем своем разнообразии разноцветные камушки.