Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Ряд сельских женщин приходили к нашему дому и приводили себя в состояние истерии по поводу судьбы их мужей, посланных на борьбу с остатками осиповских сил. Они все рыдали. Одна женщина сделалась почти безумной от вида усиленного грузовика, проходящего под нашим окном. Затем однажды пришли известия, что некоторые мужчины из Троицкого были убиты во время боевых действий. Жена Ивана вышла в ужасе посмотреть списки. Она не умела читать, но ей зачитали список. Она вернулась с удивившим меня известием, что она не знает фамилии Ивана (и ее собственной!)! Она жила с ним всего несколько месяцев! Маленькая девочка, ее дочь от бывшего мужа, однако смогла ей сказать ее фамилию, и все оказалось нормальным. Что особенно поразило меня, так это то, что не только жена Ивана, но и ее подруги и соседки, казалось, больше были обеспокоены тем, что его смерть лишит ее источника еды, чем потеря ею дорогого мужа и супруга. Грустно осознавать, что условия жизни могут сделать человека столь меркантильным.

Я слышал потом, что Иван попал в трудное положение в отношениях с солдатами из-за того, что он стрелял в воздух из своей винтовки вместо того, чтобы стрелять в людей Осипова. Он показал, что на ней нет прицела, и сказал, что, даже если бы он и был, то он все равно не знает, как ею пользоваться, так как никогда в своей жизни не стрелял из винтовки. Однако какой-то другой крестьянин из Троицкого сказал солдатам, что это неправда, так как Иван слывет одним из лучших охотников на диких кабанов в селе!

Однажды меня приехал навестить Ишан. Он побывал в Ташкенте, чтобы взять немного денег у Маркова для его жены. Его обыскали, но разрешили проехать. Все время, пока мы были на пасеке с ним, он не догадывался, кем мы были. Сейчас он нам сказал, что он подозревает, что Гарибальди и люди, бывавшие у меня, были белогвардейцами. Было не очень хорошо, если он обсуждал это со своими таджикскими друзьями. Однако прошло уже слишком много времени, чтобы эти новости или подозрения нанесли нам много вреда.

Позднее я слышал, что Марков и Липский сами присоединились к Осипову в долине Пскема. Большевики прослышали, что в домике жили контрреволюционеры и послали отряд проверить это. После нашего ухода там жили другие беженцы, включая тестя Маркова. Красноармейцы посетили домик, полностью его ограбили и забрали весь мед. Чтобы проверить, что произошло на самом деле, Марков, Липский и еще один человек оставили отряд Осипова, перебрались из долины Пскема через хребет в долину Коксу и направились на пасеку. По пути они встретили двух сартов, которые сказали, что домик разграблен, но там сейчас никого нет. Поэтому они направились к домику, ничего не подозревая. Марков шел приблизительно в двухстах ярдов впереди своих товарищей, когда они подошли к домику. Залаяла собака, и из домика вышло шесть красноармейцев. Марков не сдержался и выстрелил, ранив одного из них в челюсть. Остальные открыли огонь и убили его. Липский и его товарищ увидели, что произошло, и скрылись. Большевики в домике не знали, кого они убили, но Ишан все еще жил там, он узнал тело Маркова и сказал им, что это он.

На обратном пути они встретили тех двух сартов, которые дали им ложную информацию о том, что в домике никого нет. Они поймали их и узнали, что они были шпионами, посланными отрядом большевиков с пасеки, чтобы разузнать про людей Осипова. Липский и его друг убили этих двух людей.

Марков был моим очень хорошим другом и очень обаятельным компаньоном. Если бы он не поступил так, он, возможно, только потерял бы свою собственность, что, учитывая его нахождение у Осипова, было неизбежным.

Я слышал, что у тестя Маркова возникли большие трудности с большевиками. Он смело пошел на митинг и предложил, чтобы все партии могли принимать участие в выборах, а не только в соответствии с новыми избирательными законами, разрешавшим делать это только большевикам и эсерам. Его пришли арестовать за это, и он скрылся в нашем домике, где он прятался несколько дней. Затем Марков открыто присоединился к Осипову, и поэтому его тестю пришлось покинуть домик. Он был вынужден идти через пикеты большевистских солдат, которые боролись против Осипова. Он был узнан, схвачен и помещен в тюрьму, но после нескольких дней заточения его освободили. Все это привело к тому, что домик оказался под подозрением, а затем и к смерти Маркова.

Я решил теперь снова попытаться вернуться в Ташкент. Я так долго пробыл в Троицком и примелькался столь многим людям, что здесь я общепризнанно считался австро-венгерским военнопленным, так что многие люди могли поручиться за меня в таковом моем качестве в случае какого-то небольшого расследования.

Но были и некоторые трудности. Я продолжал носить венгерскую фамилию Кекеши. Многие венгры пошли на службу к большевикам в армию, полицию и т. д., а я не знал ни слова по-венгерски. Я мог сказать невежественному комиссару из Искандера, что я румын из венгерского полка, но Кекеши не румынская фамилия, и одно это могло вызвать подозрения, и я предполагал, что как только возникнут подозрения, мой обман будет раскрыт. Мои попытки получить мандат на право проживания в Троицком закончились неудачей. Я должен был теперь полностью принять роль Кекеши, и поэтому решил отправиться в путь с несколькими крестьянами, которые знали меня в течение некоторого времени и которые могли бы вполне искренне подтвердить, что я действительно Кекеши, венгерский военнопленный, и я надеялся, что они смогут ответить на вопросы и особенно смогут дать свидетельские показания, что я провел все время в Троицком во время «январских событий».

14 февраля я пешком вышел из Троицкого, неся с собой в узелке кое-какие вещи. Я ожидал, что меня могут обыскивать или допрашивать, поэтому я оставил все мои бумаги и все, что могло вызвать дополнительные подозрения. Пройдя совсем немного, я подсел в повозку к мужчине и двум женщинам, крестьянам, с которыми и продолжил дальнейший путь. Я сказал им, что хотел попасть в город, но мне не дали разрешения, так как поссорился с человеком, который их давал. Мы доехали до Никольского, где встретили похоронную процессию — хоронили трех человек, убитых в боях с Осиповым. Здесь мы пообедали с крестьянами, а затем мужчина, управлявший повозкой, вернулся назад в Троицкое, а я с двумя женщинами прошел четыре версты в сторону Ташкента. Это было тяжелое испытание для моей ноги, так как это был мой первый длительный переход. Женщины обещали не оставлять меня одного на мосту через реку Салар, где, говорили, стоят большевистские пикеты, но в последний момент они оставили меня и пошли на железнодорожную станцию. Это делало любые мои объяснения более трудными, но я решил продолжить путь, и, к моему утешению, обнаружилось, что пикеты на мосту убрали и выставляли их только на ночь. Я достиг города около двух часов. Я намеревался пойти на мою прежнюю квартиру к Матвеевым, но не хотел делать этого до наступления темноты. Поэтому я фланировал в течение четырех часов под падающим снегом; несколько раз я пил чай в разных чайханах (чайных лавках). В одной из них ко мне подошли двое австрийцев тоже в униформе и обратились ко мне. Я поговорил с ними немного, но они не спросили у меня ни мою национальность, ни мой полк. Мой скромный немецкий оказался вполне достаточным для них. Однако мне пришлось сократить и прервать беседу, наскоро проглотив свой чай, и уйти до того, как беседа перешла в опасное русло.