Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

Матвеевы были очень рады видеть меня; они не слышали обо мне долгое время и думали, что я, должно быть, убит. Во время моего пребывания в горах у Матвеевых квартировалось трое людей. Договорились, что мы будем жить все вместе. Жена нашего хозяина готовила для всех живущих в доме, время от времени в этом ей помогал я или другие жильцы.

Они рассказали мне, что Гарибальди останавливался у них. Когда начались «январские события», некоторые люди Осипова приходили к нему и просили его возглавить движение со своей организацией — секретной армией. Он отказался. Мой хозяин был так зол на него за это, что выгнал его. Я попытался разыскать его, но он покинул Ташкент, и я его больше никогда не видел. Я слышал, что впоследствии, через несколько месяцев он заключил мир с большевиками.

Через день после моего прибытия меня навестила мисс Хьюстон. Она рассказала мне, что Ноев был арестован и провел пять недель в тюрьме. Он был там во время январских событий и был освобожден людьми Осипова. Не будь он тогда благополучно освобожден, он был бы, вероятно, расстрелян позже. Поскольку так случилось, он сдался властям и снова был заключен в тюрьму. Его усердно расспрашивали о моем местонахождении. Но ни он, ни мисс Хьюстон и фактически никто в Ташкенте кроме моего хозяина и моего связного Лукашова не знали, где я.

Я был вынужден теперь вернуть паспорт Кекеши. Я всегда думал, что Кекеши один из многих тысяч умерших военнопленных, но сейчас я узнал, что он благополучно жив и в настоящее время обеспокоен отсутствием своего паспорта, который он одалживал своему товарищу на непродолжительное время. Единственное, что я мог получить взамен за столь короткое время, был паспорт галицийца, австрийского военнопленного по имени Владимир Кузимович. Это было крайне неподходящим для меня, так как, как галициец, я должен был бы в совершенстве говорить по-русски. Все австрийские пленные славяне — поляки, сербы, словаки, чехи и т. д. после четырех лет жизни в России говорили превосходно по-русски. Поэтому я вынужден был отказываться от паспортов военнопленных славянского происхождения.

Через день или два я получил паспорт румынского офицера военнопленного по имени Георгий Чу ка. Я был рад получить паспорт румынского австро-венгра. В городе было так много венгров и так много из них примкнуло к большевикам, что отсутствие у меня знания венгерского языка должно было бросаться в глаза. Румын было немного, так что риск был не столь велик. Я мог сойти за румынского военнопленного с поверхностным знанием немецкого языка, если рядом не было румына, который бы мог уличить меня в мошенничестве. Фактически я делал все возможное, чтобы избегать любых таких положений. Например, я никогда не рисковал оставаться на улице во время комендантского часа. Однажды я возвращался домой почти за четверть часа до его наступления, когда был остановлен полицейским со словами «Стой, товарищ!». Он упрекнул меня, что уже слишком поздно. Я показал ему свои часы, и он сказал «Хорошо, поторапливайтесь!» Задолго до наступления комендантского часа улицы становились практически пустынными, так как люди старались избегать нежелательных контактов с полицией. Однажды, когда мы услышали, что комендантский час изменен, мы позвонили в полицию, чтобы спросить их. Они с удивлением захотели выяснить, кто это захотел про это узнать!

Одно из первых дел, которое я сделал после своего возвращения в Ташкент, была консультация у хорошего русского доктора по поводу моей ноги. Мне надо было найти надежного человека и рассказать ему, кто я был на самом деле. Это было сделать не сложно, и консультация состоялась. Врач сказал, что сартовский врач, лечивший меня в горах, на самом деле сделал все правильно. Он порекомендовал делать массаж. Он сказал, что в городе есть хорошая массажистка. Я сказал, что в моем специфическом положении самое главное — видеться как можно с меньшим количеством людей и мои знакомства должны быть очень избирательными. Могу ли я полагаться на эту массажистку в том, что она не будет задавать мне лишних вопросов и будет держать язык за зубами, если у нее возникнут подозрения, что я не совсем тот человек, про которого написано в моих бумагах? Доктор сказал, что этим людям ничего не остается делать, как только болтать, пока они заняты своей работой, и что молчаливых и осторожных массажисток не существует, особенно в России. Поэтому мне пришлось оставить все мысли относительно массажа.

После нескольких дней, проведенных у моих гостеприимных друзей, определенные причины заставили меня немедленно их покинуть. Но я не знал, куда мне податься. Прежде чем поселиться на квартире, необходимо было проделать значительную предварительную работу. Для домовладельцев было очень рискованно размещать у себя кого-либо из-за возможных больших трудностей с властями. Каждый дом посещался Жилищной комиссией. Скажем, представители этой комиссии пришли в дом со столовой, гостиной и еще тремя другими комнатами. И нашли там живущими трех человек. Они с большой вероятностью поселили бы там еще две или больше семей. Одна из этих семей была бы надежными большевиками, наблюдавшими за остальными. Один из людей назначался главой домового комитета — домкома, и в его обязанности входило сообщать о прибытии любых незнакомцев. Не сделай он этого, он немедленно был бы выдан властям большевистскими квартирантами, специально поселенными там. Каждый обязан был иметь мандат или разрешение на право занятия своей квартиры. Его было трудно получить. Вот так множество людей, принадлежащих к ранее привилегированным классам, вынуждены были бросать свои дома и обстановку и перебраться жить к друзьям. Таким образом, дом мог быть заполнен жильцами, принадлежащими к одному и тому же классу, и это было приятнее, чем терпеть наличие большевистского агента, наблюдающего за вами. Самой большой трудностью этих объединений жильцов была готовка.

В доме, как правило, была только одна кухня и все разные семьи должны были ею пользоваться, а это приводило к неприятностям и ссорам. В домах, ни в одной из комнат не было никаких открытых каминов, так как все обогревалось большими закрытыми печами, на которых нельзя было готовить.

Я решил пойти в дом инженера по фамилии Андреев, с которым я встречался несколько раз в первое время моего пребывания в Ташкенте, и который, как я думал, мне посочувствует. Этот дом стоял в небольшом саду. Я подошел и позвонил в дверной звонок. Дверь открыла девушка, с которой я тоже ранее встречался. Я понадеялся, что она не признает меня в моей маскировке с бородой и в австрийской униформе. Она не подала вида и сказала, что позовет Андреева. Я сказал ему на русском языке «Вы знаете, кто я?» Он ответил на английском «Я предполагаю, что Вы — полковник Бейли». «Какой вы догадливый, что сразу узнали меня», — сказал я ему. Он ответил «Мне сказала, кто вы, девушка, что открыла вам дверь». Это было плохой новостью, так как эта девушка была знаменита тем, что была самой несдержанной пустомелей в городе.