Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

— Да он ни черта не понимает. Это сапожник, не монтёр! Товарищ комендант, вы проверяли у него документы? Что право на производство работ у него есть?

— Да что с ним разговаривать! Сведём его в милицию, там разберут!

Избитый током почти до потери сознания, я сообразил: «Если двинуть хорошенько в бок эту нервную фурию, которая загораживает выходную дверь, да драпануть восвояси, пожалуй, не догонят. Пропадай и месячный заработок, и мой инструмент, только бы избежать милиции». Обдумывая план бегства, я ткнул плоскогубцы в какую-то дыру и…

— Горит! — крикнули из экспедиции. Я быстро вбежал наверх, заизолировал короткое замыкание, ввернул лампочку, прикрепил патрон, болтавшийся у перил. Вся лестница сияла светом. Раздались всеобщие одобрения.

— Я же вам говорил, что только испытываю щиток!

— Ладно уж, на нас не обижайтесь. Подумаешь, немножко погорячились.

— Пожалуйста. Коли у кого испортится электричество, запишите адрес. Фирма солидная, всегда к вашим услугам.

Так или иначе, с экспедицией покончили и перебрались в редакцию. Надо было сделать новую проводку в бухгалтерии. Здесь было чисто, тепло. Работу мы делали белым шнуром на дюбелях. Только бухгалтера обижались, что им на лысины падали то куски штукатурки, то шурупы, а то и плоскогубцы.

В одной из комнат надо было поставить вентилятор. Я никогда не имел дела с моторами и питал к ним почтение и ужас. Тем не менее, когда я установил мотор в кожухе, вставленном во фрамугу, мне захотелось его включить. Коля просил не включать мотор без него, но я решил, что попробую минуточку. Но, когда я включил рубильник, он дёрнул морозным воздухом в комнату, да с такой силой, что вся бухгалтерская отчётность взвилась на воздух. Вентилятор должен был работать как вытяжной, а я его включил наоборот! Счета, накладные, фактуры закружились метелью и, к великому ужасу кассирши, из её стеклянной будки, дверь в которую была открыта, поднялся на воздух смерч из бумажных червонцев.

Я так растерялся, что вместо того, чтобы выключить рубильник, принялся ловить летящие бумаги. К счастью, кто-то догадался и выключил его за меня. Всё же десятку работников бухгалтерии хватило на полчаса собирать под столом документы, сортировать их и класть на места. Деньги оказались все целы. Польза вышла та, что я твёрдо усвоил урок: подключать клеммы к линии надо не дуракам, а людям с умом.

Это было последним моим подвигом на поприще служения центральному органу партии. Сами удивляемся, но мы благополучно кончили работу, не подвели Монко и даже получили солидную плату, большую, чем я когда-либо ранее зарабатывал в качестве лица свободной профессии.

Другая работа, которую я взял в то время, была проводка электричества в одном из магазинов артели «Муравейник».

«Муравейник» был наследником знаменитой фирмы Филиппова, которая имела в Москве около 40 булочных и пекарен. Надо было обновить проводку в их отделении в Зарядье.

За магазинчиком помещалась низкая и грязная пекарня. Для характеристики царивших там нравов скажу, что пекари спали в одежде и обуви, ожидая, пока подойдёт тесто, на столах для раскатывания сдобы и приступали к работе, не помыв рук даже после самых грязных дел! Я даже чуть было не отказался от полагавшегося мне ежедневно полкило сдобного лома. От этого опрометчивого поступка меня удержало соображение, что всё остальное не лучше.

Всё остальное было гораздо хуже, по крайней мере в период моей там работы. Дело в том, что мне приходилось работать в страшной тесноте и духоте над необъятными квашнями. Ноги стремянки я расставлял широко, по обе стороны квашни. Её нельзя было закрывать, чтобы тесто не перегрелось. А чтобы кирпич и цемент не попадали в тесто, я подвешивал газету под дырой в потолке, где должен был ставить якорь. Раз газета, не выдержав тяжести, прорвалась, весь мусор пошёл в квашню. Я бросился вынимать его лопатой, но он быстро погружался. И я, боясь, что кто-нибудь заметит моё преступление, счёл за благо размешать тесто с остатками мусора. Ведь там муки было пудов 15. Ничего, съели.

В другой раз при мне пришёл покупатель и жаловался заведующему, что нашёл в каравае кусок железной оцинкованной вязки. Заведующий уничтожающе посмотрел на меня, но покупателю ответил:

— Что же, по вашему, я должен за пятак вам шурупы с потайной головкой в хлеб запекать, что ли?

Он не мог меня выдать, спросили бы всё равно с него. Покупатель так удивился нахальному ответу, что ушёл, не найдя слов для возражения. Только разломанный каравай швырнул тут же.

Между тем дома дела шли всё хуже. Дедушка угасал с каждым днём. В начале ноября его отвезли в больницу. Больница была платная, хорошая, но дико дорогая. Дедушку поместили в отдельную палату. Мы при нём дежурили неотлучно. Мама, Мага, няня, Галя и я сменяли друг друга. Дедушка лежал на высоких подушках без сознания. Временами приходил в себя, и это сказывалось только в том, что в его глазах появлялось страдание. Через неделю он умер.

Меня мучила совесть и раскаяние. Мне всё казалось, что я не сделал чего-то, что мог, для этого прекрасного человека, всю жизнь так самоотверженно и бескорыстно служившего людям, стольких спасшего от смерти.

Я было уже совсем примирился с мыслью, что мне в этом году не придётся учиться, когда Коля рассказал мне про некий Институт красных инженеров, который готовит электриков и производит приём три раза в год. Очередной приём должен был состояться через месяц. Он советовал мне навести справки.

Идея стать «красным инженером» сначала показалась мне дикой и идущей вразрез со всеми моими прежними намерениями. Но, чем больше я размышлял, тем больше она мне нравилась. Во-первых, там будет много моей любимой математики. Во-вторых, я смогу приступить к реализации моей мечты о механической лошади. На сельскохозяйственной выставке я видел электроплуг, но это было типичное не то. Я мечтал о лошади, которую можно было бы, как нашего школьного Рыжего, запрягать и в плуг, и в молотилку, и в телегу. В-третьих, электротехника была полем практического применения, а я был безнадёжным прагматиком и к математике стремился, надеясь её использовать для принесения материального благополучия людям. В-четвёртых, после приключений в «Правде», я решил, что у меня есть природные данные, чтобы стать электротехником.

Я взял у Коли адрес какого-то Лосева, уже наполовину «красного инженера», жившего в его дворе, и отправился для наведения справок.

Мне сказали, что Лосева нет дома, и предложили обождать на дворе. Я толкался там довольно долго, как вдруг раздался отчаянный треск мотора и, покрыв двор облаком дыма, к подъезду подкатил лихо мотоциклист. Красивый и даже величественный парень, нос горбинкой, волевой подбородок, в кожаной куртке, шлеме и крагах. Преодолев напавшую на меня робость при виде этого великолепия, я спросил: