Бьёрн Хеммер - Ибсен. Путь художника

Можно, пожалуй, спорить, удался ли Ибсену образ Росмера в финале драмы, где он предстает в довольно сомнительном свете, если не однозначно дурном. Можно и согласиться, что не слишком удачна попытка скомбинировать «доказательство», которое должна предъявить Ребекка, — речь идет о столь разрушительном и безрадостном деянии, как самоубийство. Вспомним, что Беата, в отличие от Ребекки, находилась «под властью болезненного взгляда на жизнь» (3: 824). Факт ее душевной неуравновешенности так и не был опровергнут.

Вся концовка драмы может показаться слабой и в чем-то абстрактной, похожей на воздушный замок. И нужно огромное, колоссальное актерское мастерство, чтобы сохранить драматическое напряжение и достоверность происходящего до самого конца, когда Мельничный водопад и покойница Беата заберут к себе двух несчастных, которые когда-то верили в счастливую жизнь и мечтали о пути освобождения (имя Беата означает «блаженная» — лат. beata).

Несмотря на все трудности, с которыми мы сталкиваемся при восприятии этой драмы, она все же остается одним из центральных произведений Ибсена. В этой драме Ибсен виртуозно и органично свел воедино три главных аспекта своего творчества: общественный, идеологический и психологический. Едва ли Ибсен где-нибудь еще исследовал проблему индивидуальной свободы так глубоко, как в «Росмерсхольме». То же самое можно сказать о душе человека, о последствиях «освобождения» и о сложных взаимоотношениях между виной, достоинством и счастьем.

Тот идеализм, приверженцами которого считают себя Грегерс Верле и Йуханнес Росмер, имеет очевидные утопические и деструктивные черты. Попытки подчинить реальную жизнь идеальным требованиям приводят к утрате иллюзий, а затем и к человеческим жертвам. Эти два героя мечтают о более свободной, здоровой и счастливой жизни для всего человечества, а не только для себя. Но действительность властно опровергает мечтания идеалистов.

В следующей пьесе — «Женщина с моря» (1888) — Ибсен стремится навстречу действительности, а не прочь от нее. В то же время сюжетная линия пьесы вновь возвращает нас к ключевой проблеме «Росмерсхольма» — кризису, обусловленному свободой индивида и его потребностью в освобождении. Эллида Вангель с этой точки зрения напоминает Ребекку Вест. Их обеих можно назвать «русалками». Они обе проходят через тот хаос, который вызван страстями, бушующими в их душе. Уж они-то знают, что значит пребывать во власти морской стихии. В набросках к пьесе Ибсен говорит о зависимости человека и его воли от «бездушной» природы, от моря.

В отличие от Ребекки Эллида Вангель сумела достичь мягкого, гармонического разрешения своей ситуации. Однако многие исследователи Ибсена весьма недоверчиво отнеслись к такой однозначно счастливой развязке. Они склонялись к тому, чтобы толковать эту развязку как ироническую или, по крайней мере, двусмысленную.

В данной главе мы обсудим возможность совершенно иного толкования. Мы попытаемся доказать, что Ибсен изобразил в своей пьесе путь, единственно приемлемый для человека, стремящегося обрести почву под ногами. Он показывает альтернативность человеческой судьбы в свете этических и культурных требований.

Существует весьма распространенная и весьма неудачная интерпретация «Женщины с моря» как глубокой психологической драмы, в которой Ибсен предвосхитил Фрейда и методику терапии, используемую в психоанализе. При такой интерпретации на переднем плане оказывается эротический аспект пьесы — мотив влечения Эллиды к Незнакомцу. Это, в свою очередь, приводит к тому, что все происходящее превращается в абсурдную карикатуру. На сцене некоторых театров Неизвестный был представлен совершенно нагим, так что ни самой Эллиде, ни зрителям в зале было не о чем фантазировать.

Такое однобокое фрейдистское толкование является полной профанацией весьма сложной, суггестивной и мрачной драмы Ибсена. Притом если бы драма, как полагали некоторые, несла в себе элемент психотерапии, тогда после чтения или просмотра то и дело происходили бы чудесные исцеления!

Для обитателей маленького прибрежного городка молодая фру Эллида Вангель, супруга местного доктора, не представляет особой загадки. В теплое время года она отправляется к фьордам купаться. Люди называют ее «женщиной с моря». Она и росла, окруженная морем со всех сторон, — в Шоллвикене, где отец ее был смотрителем маяка.

Жизнь у моря наложила на Эллиду сильный отпечаток. У нее сложились особые отношения с этой изменчивой стихией. Она знает все про корабли и кораблекрушения. Ей близка и понятна свободная, естественная жизнь, которой живут на море. Ее манит мятежная судьба кораблей и моряков.

С детства на нее сильно повлияло еще одно обстоятельство. Местный священник в шутку прозвал Эллиду «язычницей», ибо отец нарек ее в честь одного знаменитого корабля. «Эллидой» назывался корабль Фритьофа — героя древних саг и поэмы Тегнера [87] Элиас Тегнер (1782–1846) — шведский поэт, епископ, профессор университета в Лунде. . Насколько близко Эллиде море, настолько же чужды ей люди. Одиночество рано сделало Эллиду уязвимой — зато наделило ее силами, которые ей непонятны и которыми она не умеет управлять. Они в равной мере и влекут, и пугают ее.

Пять-шесть лет назад, будучи совсем еще юной, она приняла предложение доктора Вангеля и вышла за него замуж. Он вдовец, который должен заботиться о двух своих дочерях, Болетте и Хильде. Первая ненамного моложе Эллиды, вторая тоже еще не считается достаточно взрослой для замужества. Вот с ними тремя и пришлось Эллиде создавать семью в маленьком городке, в той мелкобуржуазной среде, которая просто-таки ей претит. Ей так и не удалось установить по-настоящему семейные отношения со своими новыми родственниками — а сам Вангель ей в этом нисколько не помог, да и не слишком настаивал, чтобы она это делала.

Она болезненно переживает разрыв с прежней вольной жизнью на лоне природы. Замужество ввергло ее в строго регламентированную и замкнутую жизнь маленького прибрежного городка. Эта среда буквально душит Эллиду. В ее каждодневных побегах к фьордам выражается ее тяга к морю. Фьорды дают ей возможность вырваться из душной повседневности, обрести хоть ненадолго свободу. А купания в какой-то мере восполняют ей недостаток близости с морем, которая ей так нужна.

На том символическом фоне, на котором разворачивается действие драмы, — а фон здесь едва ли не чересчур символичен — присутствует еще один элемент: покрытый ряской и тиной пруд с карасями, находящийся в самой сумрачной части сада Вангелей. Помянутые караси обитают в замкнутом пространстве. Жизнь их, судя по всему, довольно однообразна. Зато спокойна и беззаботна. И, оказывается, кое-кто, а именно Хильда и Люнгстранн, находят жизнь обитателей пруда прекрасной и по-своему интересной. Таким образом, и сам этот пруд, и то, что он олицетворяет, может кому-то нравиться. Весь третий акт движется вокруг этого пруда, а также весь пятый и заключительный акт.