Бьёрн Хеммер - Ибсен. Путь художника

Болетта склонна придавать символическое значение всему, что относится к жизни маленького городка — той жизни, которой она сама живет. К примеру, Болетта говорит: «Право, по-моему, наша жизнь недалеко ушла от жизни этих карасей в пруду. Фьорд у них рядом, и там гуляют огромные стаи вольных рыб. Но эти бедняжки, прирученные домашние рыбки, ничего не узнают о той жизни. И так никогда и не поучаствуют в ней».

Эти слова как бы предвосхищают события последнего акта, где Арнхольм, который играет роль то ли освободителя, то ли соблазнителя, призывает покинуть пруд с карасями ради иной, вольной жизни.

Но еще ранее — в третьем акте — Эллида встречается с любовью своей юности. Когда она стоит и пристально смотрит в глубь пруда, перед нею — после десяти лет отсутствия — внезапно появляется Неизвестный. Он предлагает Эллиде альтернативу ее теперешнему существованию, в котором она ощущает себя несвободной. Ибо ей самой никак не удается разглядеть что-либо привлекательное или полезное в том образе жизни, который олицетворяет пруд с карасями.

В саду есть еще одно примечательное местечко, и это местечко Эллида делает своим владением. Пытаясь быть поближе к природе и чистому воздуху, она заставляет мужа построить в саду беседку. Эта беседка оказывается настоящим антиподом веранде докторского дома. В данном случае — и по ходу всей драмы — мы видим, как противопоставляются друг другу природа (море) и цивилизация (городок), жизнь русалки и жизнь обычной женщины.

Эллида любит проводить время в беседке, а две ее падчерицы предпочитают веранду. Сам доктор не принимает ни ту, ни другую сторону — он постоянно пытается наладить в семье взаимопонимание и устроить так, чтобы все мирно уживались друг с другом. Тот факт, что семья не слишком благополучна, уже не вызывает сомнения. Ни одна из трех женщин не кажется довольной и счастливой, да и у самого доктора налицо все признаки серьезного беспокойства — хотя он не хочет или не смеет это признать. Напротив, он продолжает настаивать, что они с Эллидой вполне счастливы.

И вот тут к ним приезжает погостить старый друг Эллиды, учитель Арнхольм. Доктор откровенно беседует с Арнхольмом, и благодаря этому мы узнаём, какие проблемы омрачают жизнь семьи. Вангель просит бывшего семейного учителя помочь ему разобраться в запутанных отношениях с Эллидой.

В последнее время она стала еще более нервозной, беспокойной и капризной. Совместная жизнь, длившаяся три года, явно не удалась. Проблемы особенно обострились, когда два с половиной года назад Эллида стала матерью, а потом потеряла ребенка, которому было несколько месяцев. Эллида совсем отдалилась от мужа, ничего ему не объясняя. А он, будучи человеком неуклюжим и беспомощным, не попытался как следует осмыслить происходящее, докопаться до причин.

Он всегда пасовал перед трудностями, по своей то ли робости, то ли пассивности, то ли излишней осмотрительности. Как выясняется, утешение он подчас ищет в вине — это следует из нескольких фраз, которые обронила встревоженная Болетта. Исходя из этого, некоторые исследователи творчества Ибсена представляли доктора алкоголиком — но авторский текст не дает серьезных оснований для подобного вывода.

Точно так же пытались интерпретировать слова Болетты относительно странного поведения мачехи — в этих словах находили доказательство того, что доктор Вангель прописывал Эллиде наркотики. Эллида и впрямь ведет себя порой странно и оказывается подверженной резким переменам настроения, но причины для этого совсем иные.

«Женщина с моря» с самого начала почиталась весьма мрачной драмой — и небезосновательно. Крылатыми стали слова Кнута Гамсуна, опубликованные в журнале «Samtiden» 1890 года, о таинственности поэзии Ибсена и его «наивысшем безумии».

Вместе с тем эта драма является одной из самых реалистических в творчестве Ибсена. Порой она даже слишком прозрачна в своей символике. Банальным морализаторством могут показаться слова о свободе и ответственности, звучащие в финале драмы. И сам этот финал, в котором чудесным образом разрешаются проблемы Эллиды, выглядит не совсем убедительно. Георг Брандес был одним из тех, кто выразил сомнение в таком разрешении конфликта: «Есть некоторые черты в характере этой совершенно фантастической женщины, которые делают неубедительным ее выбор в пользу ответственности и долга». И действительно, есть основания говорить, что Ибсен представляет все перипетии в жизни Эллиды чересчур уж сглаженными и стремительно приходящими к развязке, которая кажется нарочитой, какой-то запрограммированной.

Темная сторона произведения связана в первую очередь с личностью Неизвестного, с символикой моря и психикой Эллиды, с амбивалентностью ее жизни. Трудно сказать однозначно, является эта драма реалистической или же символистской. Мрачности прибавляет то обстоятельство, что временами символически-психологический план и план достоверно сымитированной реальности как будто смешиваются в душевной драме Эллиды. Появление иностранного моряка на сцене, этого призрака из прошлого Эллиды, из ее юности, создает определенную трудность для натуралистической театральной традиции, для актеров и режиссера.

Очевидно, что Ибсен значительно расширяет границы реалистической эстетики. В одном из писем он говорит: «Здесь у меня иное направление, чем прежде. Здесь я иду по совершенно новому пути». Нечто подобное он, кстати, говорил несколькими годами ранее о «Дикой утке». Возможно, он имеет в виду, что «Женщиной с моря» он сделал шаг вперед — к сочетанию реализма (то есть имитации реальности) и символизма, при наличии общей, довольно расплывчатой границы.

Но с другой стороны, не стоит преувеличивать психологически-символический аспект этой драмы. Совершенно ясно, что Неизвестный должен быть физически реальной фигурой для окружающих — точно так же, как и для Эллиды. Сам Вангель дважды сталкивается с Неизвестным — он не только видит его, но и говорит с ним и даже угрожает ему. Видят его и обитатели городка, а Люнгстранн признает в нем американца боцмана, который, как он думал, утонул в Ла-Манше во время кораблекрушения три года назад.

Таким образом, Неизвестный является одновременно как реально существующим человеком, так и олицетворением силы, захватившей душу Эллиды. Его двойственная позиция в драме подтверждается словами Эллиды — когда она, повстречавшись с ним, просит помощи у Вангеля. Сначала она восклицает: «О, милый верный друг, спаси меня от этого человека!» Позже это звучит так: «О, Вангель, спаси меня от самой себя!»