Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

По-Вашему, купец не «взял», а «дал». То есть, купец заломил цену «три с полтиной», а Татьяне это показалось дорого, она стала торговаться и выудила из купца за ту же цену ещё басни, грамматику, две Петриады и третий том Мармонтеля… Трудно однако представить торгующуюся Татьяну, вытягивающую у купца (офени) для чего-то две (!) Петриады и третий(!) том Мармонтеля… Легче вообразить офеню, который уступил (наконец!) Задеку и Мальвину Татьяне (а ей очень нужен Мартын Задека да и Мальвина, хоть и разрозненная, а всё же дамский французский роман), уступил всего за три с полтиной, но с придачей, то есть взявещё с Татьяны за них(за Мартына Задеку и Мальвину) несколько книжек, уже не нужных Татьяне, а ему очень нужных для его промысла, ибо он бродит от деревни до деревни, от поместья к поместью, а ассортимент пополняет, может быть, только в Москве! Да и возможно ли для купца уступитьтовар, который просят, еще что-то за него дав? К тому же Вы не правы относительно «макулатуры»: именно она и есть для офени — ходовой товар (макулатура и сейчас на рынке самый ходовой товар).

Теперь о грозном Сильвио из «Выстрела», который не убил обидевшего его поручика, и это обстоятельство чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи. В нашем издании так:

«Это было чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи…»

Вы называете это бессмыслицей и категорически утверждаете, что у Пушкина «фраза выглядит так»:

«Это было чрезвычайно и повредило ему во мнении молодёжи».

Опять-таки ни в одном издании Пушкина этого «и» я не обнаруживаю, но фраза без «и» звучит действительно, если не бессмысленно, то несколько странно для современного уха… Но давайте чуть-чуть поразмышляем: а что если… А что если «было» это не глагол? Поставим вместо «было» синоним и получим фразу:

«Это поначалу чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи».

Такой смысл для Вас приемлем? Тем более, что через фразу следует:

«Однако ж мало-помалу всё было забыто, и Сильвио снова приобрёл прежнее своё влияние».

И последний аргумент. Читаем конец «Выстрела» (с. 199 нашего издания):

«Тут он было вышел, но остановился в дверях, оглянулся на простреленную картину, выстрелил в неё, почти не целясь, и скрылся».

А фраза «было чрезвычайно повредило», повторюсь, действительно воспринялась было странно. Здесь есть элемент архаичности. Не потому ли в отдельном издании «Повестей Белкина» («Художественная литература», 1934, редактор В. Гроссман, корректор Л. Каплан) эта фраза представлена так, с дефисом:

«Это-было чрезвычайно повредило ему во мнении молодёжи».

Так что я, с Вашего позволения, полностью реабилитирую Зорину и Назарову (корректоров), а Берникова здесь вообще ни при чём, она же — технический редактор, о чём написано.

Что же касается «самого обидного» — качества перепечатки рисунков Павла Бунина — то это дело, видимо, слишком субъективное. Самому, например, Павлу Львовичу эти уменьшенные картинки в пространстве книжной полосы очень понравились. Мне тоже.

Итак, я тоже кончил. Вам не очень обидно? Я ведь тоже — любя. И сохраняя благодарность за Ваше письмо.

И последнее. О перспективе серии. Вряд ли Вам придётся рискнуть с покупкой Тургенева. Программу серии диктует спрос и экономика издательства. И то и другое было очень вяло, а теперь, кажется, и хуже. Думаю, что «Тургенева» не будет никогда. Зато есть «А.К. Толстой», «Козьма Прутков», «Маяковский» — советую! Возможно, будут ещё «Блок» и «Есенин». Во всяком случае две эти книги предварительно согласился сделать Бенедикт Сарнов. Судя по «Маяковскому», созданному Сарновым, — лучшего и не пожелаешь…

10 октября 1998 года

Вячеславу Трофимовичу, моему победителю, — привет и пожелание здоровья!

Здравствуйте и Вы, Ирина Л.!

Это Орлов к вам пристаёт.

Вернёмся к нашим баранам в последний раз.

Во-первых, Татьяне Дмитриевне, романтической девице, не было нужды торговаться с офеней, когда рядом стояла любящая душа, умеющая солить грибы, бить служанок и проч. Вот кто заставил бежать купца с поля брани, бросив победителю восемь книг, бумажка от которых всегда пригодится…

Ну, ладно: если Вы первей меня добрались до прижизненного издания — ликуйте! Хотя Пушкину в конце 1836 года было уже не до гранок…

За Сильвио — спасибо: Ваш довод убедителен.

В своём ответе о «Тазите» Вы подменили моё мнение о надуманности сюжета «христианской идеей». Пушкина в проповедники?!. Четвёртый слабый персонаж к Гирею, Черкешенке и Алеко? Пушкин решил людей не смешить…

Ваш А.К.

К этому письму библиофил Орлов приложил немалый список интересных книг, давно не переиздававшихся, и рекомендовал на этот счёт подумать.

А.К. Орлову

25 ноября 1998 г

…Конечно, у вас был повод упрекнуть меня в подмене мнения о надуманности сюжета «христианской идеей». Но я хотел объяснить Вам, почему я взял «Тазита» в книгу для юношества. И потом, Гирей, Черкешенка, Алеко — не слабые, а просто юношеские. Юность Пушкина совпала с юношеским состоянием русской читательской культуры, потому эти вещи и имели огромный успех, а вот зрелый Александр Раевский хохотал над Гиреем, впадавшим в задумчивость с поднятой саблей. Потом взросление Пушкина намного опережало взросление публики, и он стал терять популярность. Прожив 37 лет, он сумел дожить до старости. И гармоническое «взросление» Пушкина даёт прекрасную возможность и в XXI веке любить его и проживать с ним все эпохи собственного возраста, то есть любить его всю свою жизнь от младенчества до старости. Но всё это — так, к слову…

Я как-то позабыл сказать, что вскоре после Вашего первого письма я ушёл из издательства и третий месяц наслаждаюсь сидением за собственным письменным столом. Поэтому Ваши соображения и предложения я передаю в «Книжную палату», сам не зная, быть ли проку.

Когда со времени переписки моей с библиофилом Орловым много воды утекло, я, как-то на досуге перелистывая пушкинский томик, о котором и шла речь в нашем дружественном споре, задержался снова на письмах Пушкина 1831 года к Елизавете Хитрово и Петру Вяземскому «о польском мятеже» и вспомнил, как Орлов упрекнул меня за то, что вслед за этими письмами не поместил я «Клеветникам России», а поставил «Будрыс и его сыновья» (польская тема). Вспомнил и то, как объяснял я эту «промашку»: дескать мой соредактор (со-составитель) Ирина Л. категорически не захотела «Клеветников» вообще публиковать. Я ей и уступил…