Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Наутро повторился тот же марш, с теми же препятствиями и теми же остановками и аккомпанементом — постоянною пристрелкою в цепи. Выстрелы были безвредны как с той, так и с другой стороны: расстояние между нами было слишком велико, чтобы наши ружья старого образца могли доставать. Беда была другого рода: рассчитывая на другое утро быть в Анапе, мы не запаслись никакою провизией ни для себя, ни для солдат; между тем от постоянного движения аппетит развивался быстро, а у нас буквально ничего не было, кроме чая и сахара. Когда в 3 часа пополудни какой-то зазевавшийся пастух дозволил нам захватить стадо коров и телят из 8 штук, тотчас разделённых по всем войскам, то немедленно отряд был остановлен, скот убит, освежёван и разделён по ротам. Мы тотчас доставшиеся нам куски начали жарить на ружейных шомполах на кострах. Хотя у нас не было ни хлеба, ни соли, но ростбиф казался нам очень вкусным…

С зарёй поднялся отряд, и в 10 часов мы были у крепости Анапы. Местные торговки с разными съестными припасами — бубликами, пирогами, хлебами — ожидали нас на эспланаде перед крепостью. Вмиг всё было раскуплено, и никакой «Эрмитаж» не мог бы похвастаться более сильным аппетитом своих посетителей…

Крепость Анапа с трёх сторон омывается морем, а с четвёртой выкопан сухой ров… В середине крепости был каменный Гостиный двор на манер всех гостиных дворов губернских городов. Товары были невысокого качества и довольно дорогие. Единственная вещь отличалась своею дешевизною, это — табак. Самый лучший турецкий продавался по 50 коп. за фунт. Его привозили турецкие армяне на кочермах морем и перепродавали анапским армянам за снятием таможни безо всякой пошлины.

Кочерма , которую использовали турецкие армяне для перевозки морем табаку и прочих товаров, это было небольшое, но изрядно вместительное парусно-вёсельное судно наподобие турецкой фелуки (фелюги). Возможно, впрочем, что кочерма и фелука вообще одно и то же, а кочерма — просто русское название фелуки . По свидетельству Владимира Даля, архангельское мореходное судно и сибирское речное имели одно наименование: кочмара , что с кочермой по звучанию явно схоже.

Но послушаем рассказчика дальше.

В начале мая, в четвёртом часу утра мы разбужены были вестовою пушкой и грохотом барабанов, бивших тревогу. Я наскоро оделся, поспешил на назначенный мне бастион и увидел тихо следовавших мимо крепости восемь союзных, английских и французских, паровых судов.

Людей на палубе не было, люки были закрыты. Хотя расстояние между крепостью и судами казалось невелико, но пущенное с крепостного вала ядро не пролетело и половины расстояния, нас разделявшего. Суда молча удалились по направлению к Новороссийску, не сделав ни одного выстрела.

Вот, вот! Направление к Новороссийску нас более всего как раз интересует. И очень кстати…

После посещения нас англо-французским флотом отряд наш двинулся к Новороссийску. Дорога шла широкою лощиной от станицы Николаевской на Ивановскую до форта Раевского. Мы шли по положению военного времени, с авангардом, арьергардом, цепью по сторонам и обозом посередине… Предгорья были покрыты цепким кустарником под названием «держи-дерево»; это род терновника с большими иглами.

А «держи-дерево» Никифоров не мог не помянуть: тот, кому пришлось побродить в горах по этим местам, «держи-дерева» не забудет!

В Новороссийск мы прибыли к ночи и расположились на городском выгоне. Велено было построить шалаши. Палаток не хватило даже для офицеров.

Уж это так, — прибавим от себя. Когда окончилась Крымская война, англичане, природные туристы, сразу сделались экскурсантами и стали осматривать укрепления русских. Укрепления были неплохи, но чего не могли понять англичане: где же русские жили? Ни домов, ни кроватей, как было у них за тысячи миль от дома. Только шалаши из хвороста да кое-где палатки — и то для офицеров!

Бесполезное стояние наше в нездоровой местности усложнялось тем, что в то время маленький Новороссийск не мог дать даже порядочной провизии и фуража для лошадей. Сено мы косили в окружающих нас лугах, но овёс брали в интендантском складе — затхлый и весьма дорогой, особенно для бедных армейских офицеров, получавших что-то около семнадцати рублей в месяц. Нам помогало ещё то, что горцы очень страдали от недостатка соли: в горах пуд соли доходил до двух рублей и более. Ввиду этого генерал Серебряков дозволил офицерам и солдатам покупать у горцев провизию, платя за неё солью. Горцам дозволено было прибыть на базар со своими продуктами, но без всякого оружия, а привезшие его должны были сдать его в караулку; оно возвращалось им при выезде с базара. Масса горцев наехала в первый же объявленный день. Навезли кур, масла, яиц, овса, ячменя, козлов, баранов и даже коров. Торг был для нас выгоден: мы расплачивались за всё солью, доставшеюся нам по 40 коп., а горец считал её по два рубля. Я помню, на первом базаре я купил два мешка овса (около пяти мер), трёх кур и козла и дал за всё это три пуда соли, значит, 1 рубль 20 коп. Большинство горцев была беднота; на них не было даже белья; только оружие у них было в порядке.

А между тем рассказ Никифорова приближается к особо интересующему нас предмету.

В конце июня мы сделали маленький набег на бывшую нашу крепость Гилленджик, оставленную и разорённую при начале кампании. Баталион Бутырского полка пошёл ночью берегом моря налегке, даже без вьюков; артиллерию — два горных орудия — повезли на двух баркасах. Рано утром пришли мы в Гилленджик. Близ города захватили табун горских лошадей. На развалинах города было поставлено несколько деревянных сараев, где турки торговали разной дребеденью, а в бухте стояли три турецких кочермы. Две из них мы захватили, а третья при нашем приближении успела ускользнуть в море. Лавочки были живо разграблены и потом сожжены. Сделав небольшой привал и закусив, мы вернулись в Новороссийск, ведя с собою табун лошадей. Набег наш был так стремителен, что мы, кроме одиночных людей, не видели никаких скопищ и вернулись безо всякой потери в людях. По возвращении устроили аукцион отбитых лошадей, которые шли по 5 и 10 рублей за штуку, хотя многие из них были весьма хороши.

Хотя Никифоров и присвоил Геленджику преувеличенное имя город , всё же поведал о нём слишком мало и так неподробно! Впрочем, какой с него спрос: ведь что ему Гекуба? Он же не знал, что через сто лет кто-то будет перечитывать, и переписывать его записки лишь за одно только упоминание этого имени — Геленджик.

Больше о Геленджике нет у Никифорова ни слова, и всё же не станем сразу прощаться, послушаем ещё немного, потому что нас интересует и сама Кавказская война, будь она в Геленджике ли, в Анапе ль, — а суть её та же.