Владимир Аллилуев - Сталин – Аллилуевы. Хроника одной семьи

И цены на эти продукты после трехкратного их снижения были вполне приемлемы, а снижались они на 20–40 процентов, как, пожалуй, нигде в мире. "Железный занавес", очевидно, помогал!

Даже после повышения цен в 1962 году положение не сильно изменилось. Помню, в 1970 году мы с Левой Каманиным и его двоюродным братом отправились на машине в Карелию, обедали в деревенских столовых под Ярославлем, Вологдой, Череповцом, Петрозаводском, Ростовом Великим, Кирилловом, стоили эти обеды буквально копейки, но по вкусу не уступали кремлевским.

Нет, я не хочу идеализировать прошлое, люди жили предельно скромно, трудно, экономно, не каждому любой продукт был доступен. (Но ведь и изобилие в западных супермаркетах, которые мы так любим ныне рекламировать, и наше нынешнее заметное увеличение продуктового ассортимента отнюдь не свидетельство их доступности, цены их "кусаются" столь свирепо, что потребление основных продуктов у нас неизменно снижается.)

То, о чем я пишу, говорит о том, что в те годы торговля наша, без какой-либо приватизации, работала исправно, надежно, цены на продовольственные и промышленные товары регулярно снижались, одно время в столовых хлеб даже подавался бесплатно, люди видели, что жизнь их постоянно улучшается, и было во имя чего трудиться, по крайней мере, в завтрашний день смотрели уверенно и умели жить не только хлебом единым.

О чем это говорило? О том, что система обеспечивала людям надежную жизнь, страна двигалась вперед, по пути развития. Оказывается, срабатывала и колхозно-совхозная система, хотя за всю историю ее существования ей, по существу, не давали развернуться и показать глубинные свои преимущества, она так и не избавилась от командования извне, в эту сферу больше всего вмешивались, проявляя субъективизм и волюнтаризм.

Да и сегодня колхозы и совхозы, несмотря на сокрушительный курс их целенаправленного разрушения, продолжают еще обеспечивать население продовольствием. По данным ФАО (продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН), к 1990 году СССР занял третье место в мире по производству сельскохозяйственной продукции. При этом, если население страны на тот момент составляло 5,4 процента от мирового, мы могли бы обеспечить продовольствием 14,5 процента живших на земле людей. Выходит, мы производили в три раза больше, чем это нам было нужно. Читатель, наверное, удивлен этой статистике. А чему удивляться, если эти результаты крестьянского труда по дешевке уплывают за границу, а мы за то получаем за валюту забугорные товары в яркой упаковке, но не лучшего качества — надо же поддержать американо-европейского фермера.

А разве иная ситуация в промышленности? Совсем еще недавно наши газеты пестрели материалами о затоваривании обувью, телевизорами, холодильниками. Мы до последнего времени не снижали сильно добычи угля, нефти, руды, стали, проката, производство стройматериалов, по которым последнее десятилетие занимали первое место. И это национальное наше богатство оказывается за рубежами России, а поступление валюты за эту бесценную продукцию что-то не сказывается заметно на благосостоянии большинства нашего населения. Хотя надо сказать честно, что мы продаем уже то наследие, которое полагается нашим детям и внукам, мы их разоряем загодя.

Однако мы увлеклись этим экономическим экскурсом, вернемся к теме нашего житья-бытья.

Рядом с нашим домом находились две школы — под номером 19 на Софийской набережной, рядом с посольством Великобритании, и под номером 12 в Старомонетном переулке — недалеко от Третьяковки. В сентябре 1942 года я пошел учиться в школу № 19, но в 1943 году после введения раздельного обучения эта школа стала женской и я перешел в двенадцатую школу, в ней учились мои двоюродные братья Сергей и Александр. Леонид учился в школе в Старопименовском переулке под номером 175, в которой курс наук проходила и Светлана.

Директором нашей школы был примечательный человек Лазарь Ефимович Гольман. Это был грозный мужчина с пышной шевелюрой и кривыми ногами, за что получил прозвище Колесы. Однажды на уроке ботаники учительницу спросили, почему у Лазаря Ефимовича такие кривые ноги. Ботаничка нашлась что ответить: "В молодости наш директор был кавалеристом".

Гольман умел быстро наводить порядок, когда ученики "выходили из берегов". Выявив участников бузы, он строго говорил: "Пвошу забивать свои книжки и убиваться домой за водителями". Лазарь Ефимович не выговаривал букву "р", и его никогда не интересовало, кто родители детей — нарком или кондитер. Родители всегда появлялись в школе и "принимали меры" к своим чадам. Но несмотря на свой грозный вид и громовой голос, Лазарь Ефимович был добрым и порядочным человеком.

Расскажу одну историю. В 1943 году в квартиру семьи Павла Аллилуева подселили семью Угеров, у них было двое детей — сын Володя и дочь Лена. Сам Георгий Александрович — генерал-лейтенант авиации — занимался проблемами радиолокации. Володя учился в нашей школе, и успеваемость его была высокой.

В январе 1948 года отец и мать Володи были арестованы и проходили по одному делу с Евгенией Александровной, вдовой Павла, арестованной в конце 1947 года. Володя тогда заканчивал девятый класс. Они остались с сестрой одни. Предложение отдать Лену в детский дом Володя решительно отверг, заявив, что будет сам воспитывать сестренку. Несмотря на свалившиеся беды, Володя продолжал учиться блестяще. Весной 1949-го он заканчивал школу и шел на медаль. И тут случилось неожиданное. В сочинении Володя Угер сделал ошибку: слово "праобраз" написал через "о". Трудно сказать, кто этому больше огорчился, Володя или директор, который был этим совершенно убит. "Я написал это слово так потому, что видел именно такое написание в литературе", — объяснил ему Володя. "Найди книгу, подтверждающую это", попросил Гольман.

Забросив подготовку к очередному экзамену, Володя кинулся на поиски. Когда на другой день ни свет ни заря он прибежал в школу с такой книгой, он увидел сияющего Лазаря Ефимовича с толковым словарем в руках. Он также нашел подтверждение Володиному варианту. Владимир Угер закончил школу с золотой медалью.

В те годы школьная программа значительно отличалась от той, что была введена в 1967 году. Начиная с четвертого класса мы ежегодно сдавали кучу экзаменов. Если кто-то получал "плохо", он пересдавал этот экзамен осенью. При повторном "плохо" ученик оставался в том же классе на второй год. Но если он в конце второго года обучения вновь хватал плохие оценки, его исключали из школы. Это правило неукоснительно соблюдалось, и никаких исключений не было.

Мой двоюродный брат Александр, например, оставался на второй год. Детей на аттестат не вытягивали. Школьная программа давала разносторонние и достаточно фундаментальные знания по широкому спектру дисциплин, по крайней мере, выпускник школы, поступая в вуз, не ощущал себя неучем и репетиторов нанимать не приходилось.