Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы

Сваи забиваются до отказа, затем надо было всю образовавшуюся стену по периметру «стакана» гидроизолировать, а также — и дно «стакана» после укладки бетона. Если паводок ожидается к середине марта, то все эти работы надо закончить к середине февраля. Вот такие дела. Когда мне сказали, что за три недели с начала свайных работ забито всего только 16 свай, я немного приуныл. На карту поставлен мой престиж и дальнейшее благополучное пребывание в лагере. Я понимал: если не справлюсь, то мне предстоит дорога на общие работы — на тяжелый физический труд, а этого я не вынесу долгое время в связи с операцией, перенесенной в детстве и дававшей знать о себе при большом физическом напряжении. 16 штук за три недели… А тут 500 с лишним — за сорок дней, и работает один копер.

Придя в барак, я лег на нары и стал думать, как выйти из положения. Хотел посоветоваться с Зининым, имевшим опыт несравнимо больший моего, но он только пожал плечами и ответил: «Затрудняюсь что-нибудь посоветовать». Вообще этот человек не относился к категории сочувствующих трудностям других. Между нами не было взаимной симпатии, наши политические взгляды резко расходились: он не переносил всеми фибрами своей души наш советский строй и всегда старался подчеркнуть малейшие промахи в его развитии, особенно упирая на происходящий произвол в стране; это был его основной аргумент, против которого трудно возражать. Подобного рода разговоры заканчивались обычно растущей друг к другу неприязнью.

На следующий день я предстал перед С. Я Жуком (его именем назван Всесоюзный институт «Гидропроект»). С ним в кабинете находились Зильберман и Бородкин (начальник нашего лагеря). Зильберман обратился ко мне с вопросом: «Как вы решили справиться с поставленной задачей? Ваши соображения?» Обдумывая положение дел, я наметил ряд мероприятий, которые с моей точки зрения могли бы дать какую-то гарантию своевременному окончанию этих работ, и решил категорически их отстаивать.

Я начал, во-первых, ввести три смены вместо двух и работать по восемь часов, учитывая сильные морозы, снижающие работоспособность людей (наверное, многие помнят те сильные морозы, которые выпали на февраль 1940 г., когда на финском фронте имело место массовые обморожения, а работы в котловане не прекращались ни на одну минуту); Во-вторых, работающим на копрах выдать теплые портянки и теплые рукавицы; в-третьих, у каждого копра разрешить костер; в-четвертых, установить еще один копер и, в-пятых, за каждую забитую сверх нормы сваю давать дополнительный пирожок и пачку махорки — это будет иметь большое значение для заинтересованности людей. И вот мои черновые наброски графика производства работ. Жук и Зильберман выслушали меня очень внимательно. «Ну как? — спросил Сергей Яковлевич Зильбермана. — Согласимся?»— «А как Вы, т. Бородкин, сумеете пойти навстречу и выполнить предложения, касающиеся Вашей компетенции?» — «Безусловно, — ответил Бородкин, — ведь Конаржевский у нас один из рекордистов».

Работа пошла полным ходом. Примерно через неделю ко мне подходит один из заключенных. Попросив, чтоб я не выдавал его, т. к. иначе ему не будет житья, он рассказало том, что в ночную смену начинают ловчить и для того, чтобы перевыполнить задание, спиливают нижнюю часть сваи, укорачивая ее. Это меня очень взволновало. Я, никому не говоря об услышанном, попросил Зильбермана направлять в ночную смену кого-либо из технического отдела, чтобы избежать каких-либо неприятностей и быть уверенным в правильности составляемых актов на отказы свай. Он мою просьбу выполнил. Пачка махорки, дополнительный пирожок, хотя пожаловаться на питание было нельзя (оно было сносным) и сокращенный день делали свое дело — поднимали заинтересованность в выполнении задания. Свайные и изоляционные работы были закончены на шесть дней раньше. Мне вписали в зачет по три дня за каждый день.

Вести, приходившие о военных действиях в Финляндии, вызывали недоумение и разочарование. Никогда не предполагал, что мы можем так долго задержаться с войной, имея перед собой такое малюсенькое государство, как Финляндия, и нести большие потери. Урок на будущее.

Настал день, когда в срочном порядке из котлована все убиралось. Волга начала подыматься, и пришлось быть свидетелем, когда она оказалась на девять метров выше своего обычного уровня, затопила наш котлован, и слизнула выполненную часть намывной плотины, т. е. нашу работу, и мы с Зининым, которому тоже было нелегко на бетонных работах, производившихся при таких сильных морозах, вернулись на брандвахту заканчивать наш технический отчет.

В апреле меня и Зинина перевели в лагерь на Красной Глинке, расположенный на высоком берегу Волги. Подъезжая к лагерю, огороженному только проволокой, как бы в укор окружающей его красоте Жигулевских гор, обратили внимание на несколько пожарных машин, стоявших у вахты, и небольшой отряд охранников выходивших из зоны. Оказалось, там было небольшое побоище. Два узбека, получив на вахте посылки, отправлялись к себе в барак, по пути на них напали урки и отобрали посылки. Пострадавшие заметили, в каком бараке скрылись уркачи и подняли большую группу своих земляков с целью отобрать посылки. На этой почве началась драка, в которую ввязывалось все больше и больше заключенных с одной и с другой стороны, но так как численное превосходство в этом лагере было на стороне узбеков, то блатным пришлось бы очень плохо. Начальство вынуждено было вызвать пожарные машины и отряд охраны.

Дравшиеся отделались синяками и ссадинами, на зато самооборона и нападение осужденных по 58-ой статье здорово подействовали на т. н. бытовиков, и подобные грабежи больше не повторялись. Зинина и меня поместили в отдельную светлую комнату, в которой находилось четыре кровати, одна из них принадлежала старшему нарядчику, а вторая — бывшему командиру кавалерийской дивизии, выполнявшему какую-то канцелярскую работу в штабе лагеря.

По ходатайству, очевидно, Бориса Марковича Шкундина мы питались не в столовой, а у себя в комнате. Питание было улучшенным. Работа предстояла интересная: надо было перекачать грунт всего Зеленого острова на Волге в тело гравитационной части плотины Волжской гидроэлектростанции протяженностью свыше километра и высотой, если не изменят память, кажется, 18 метров. Зеленый остров, поросший кустарником, доставил нам много неприятностей, т. к. корни попадая в землесос, часто заклинивали рабочее колесо землесоса, и приходилось останавливать работу и делать его очистку — это здорово тормозило ход намыва тела плотины.

Я руководил сменой и числился брандмейстером. Наши отношения с Зинином с каждым днем ухудшались, и я был очень рад, когда меня перевели из его группы на подготовку пуска нового земснаряда (производительностью 500 кубометров в час) для размыва Песчаного острова и транспортировки грунта в тело плотины. Здесь применялся такой же комбинированный метод работ, как на Безымянке. Руководителем был назначен я. Намывная часть плотины уже вышла из-под воды и возвышалась над ней на полтора метра.