Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы

Я немедленно отправился к Спирову, в то время первому секретарю горкома партии. Он был у себя. Выслушав меня, он позвонил по телефону Гугелю, сказал ему, что задерживать делегата съезда нельзя и Конаржевского надо отпустить. Гугель доказывал свое. Они ни к чему не пришли. «Не знаю, как тут и быть, т. Конаржевский. Ладно, давайте отправляйтесь, до отхода поезда остается каких-нибудь 10 минут. Вы уже опаздываете. Грех я беру на себя. Садитесь в мою машину и быстрее на вокзал». Когда я приехал на вокзал, поезда уже не было. Решили его догонять. Его обогнали за Субутаколе и лишь на Гумбейне я занял свое место в вагоне. Делегаты считали, что я уже не поеду на съезд. При первой встрече с Гугелем, когда я вернулся из Москвы, Гугель, поздоровавшись со мной, с усмешкой сказал: «Ну как, Анатолий Игнатьевич, натрепался в Москве на нас? Ильдрым был на моей стороне, он не возражал против поездки, ведь он курировал отдел».

В Москве меня действительно внимательно выслушали в ВМБИТе (Всесоюзном межсекционном бюро инженеров и техников) и обещали вынести вопрос о бытовом положении ИТР Магнитостроя на Президиум ВЦСПС. Товарищи Прокофьев и Лебедев сдержали свое обещание.

Осенью вопрос слушался на Президиуме ВЦСПС. Проводил его Н. Шверник, присутствовали тт. Гуревич, начальник Гумп’а Вышинский, Зелинский (Центросоюз), Питерский (других не помню). Мне было дано для сообщения семь минут. Сыграла также определенную роль в ускорении слушания этого вопроса моя большая статья в одном из сентябрьских номеров газеты «Труд» о положении ИТР на Магнитке. С. Я. Гугелю был вынесен выговор за пренебрежение к бытовым нуждам ИТР и предложено провести ряд практических мероприятий. Вот тогда-то были организованы для ИТР магазины, парикмахерская, столовые и даже баня. Отведен под дом ИТР двухэтажный щитовой дом недалеко от заводоуправления. Гостиница превращена в общежитие ИТР. Все это сказалось на значительном повышении авторитета инженерно-технической секции. Гугель Я. С., несмотря на полученные взыскания, никогда не менял благоприятное расположение ко мне. В 1933 г. он был переведен на Азовсталь. Период его работы на Магнитке, пожалуй, являлся самым насыщенным по энтузиазму, по развитию соцсоревнования на площадке.

В те годы особую роль на стройке сыграл комсомол с его трудовым порывом, заражавших даже индифферентных ко всему людей, втягивавший их в свою орбиту. Именно в этот период, в период руководства строительством Гугелем Я. С., выявились такие молодые таланты, как Беккер, Тамаркин, Джапаридзе, Познанский, Райзер, Заслав, Анкудинов. В 1937 году Я. С. Гугель погиб в тюрьме.

После Я. С. Гугеля директором стал Мышков. Не ладились дела на домне, ее все время лихорадило, дело даже дошло до аварийного состояния. Весь актив был мобилизован и расставлен по многочисленным объектам с целью предупреждения возможных осложнений, успокоения нервозной обстановки и опровержения всякого рода нелепых слухов, которые кое-кто стал распускать, вроде того, что домна № 1 закозлилась и надо будет ее взрывать и тому подобное. Меня горком закрепил за цехом разливочных машин и я должен был следить за тем, чтобы рабочие смены не допускали скопления льда в мульдах, т. к. лед при разливке чугуна вызывал сильные взрывы, от которых сотрясались конструкции цеха, что могло привести к аварии. Чугун поступал редко и небольшими порциями. Мульды охлаждались и, если в них успевал образовываться лед, происходила серия взрывов. Бывали моменты, когда мне становилось даже страшно. В доменном цехе почти сутками находился технический директор Адам Александрович Свицин, инженер старой, закалки, окончивший два ВУЗа, к которому за консультациями по разнообразным вопросам обращались многие иностранные фирмы, в т. ч. из США и Германии. Считался крупнейшим специалистом в области металлургии и, очевидно, не зря его т. Орджоникидзе назвал королем металлургов, упрекая в допущении такого состояния в доменном цехе. Из Уральского обкома приехала в связи с создавшимся положением целая бригада во главе со вторым секретарем обкома. Я был свидетелем довольно жестокого отношения Свицина ко всем штабам, которые были тогда организованы в связи с аварийным положением.

Придя в контору доменного цеха, в ней кроме Свицина никого не было, я хотел выяснить, сколько времени придется еще находиться на разливочных машинах. Со Свициным Адамом Александровичем у меня были всегда самые непринужденные отношения, и с иностранным отделом он имел постоянную связь. В это время в контору зашел второй секретарь обкома (не помню фамилию).

Свицин сразу задал ему, с моей точки зрения, весьма нетактичный вопрос: «Что вам надо? Посторонним здесь делать нечего». Секретарь, ни слова не сказав, повернулся и вышел. Свицин обратился ко мне:

— Вы понимаете, они только мешают своими заседаниями, отнимают время, а ведь дело не в заседаниях и совещаниях, а в работе.

Такая резкость с его стороны допускалась, очевидно, потому, что С. Орджоникидзе предоставил ему неограниченные права для быстрейшей ликвидации создавшегося аварийного положения.

Ожидался приезд т. С. Орджоникидзе на Магнитку. Общеизвестно, какое значение в те годы т. Серго придавал использованию иностранного опыта. Являясь инициатором этого дела, он следил систематически за тем, чтобы опыт не только отдельных крупных иностранных специалистов, работавших за валюту по индивидуальным договорам, но и опыт высококвалифицированных иностранных рабочих с частичной валютной оплатой и даже без валюты, был как можно лучше использован нашими советскими людьми. Это была одна из главнейших сторон деятельности иностранных бюро или отделов строек, не считая обслуживания работавших иностранных фирм.

На строительстве Магнитки работало до 800 иностранных специалистов, иностранный отдел комбината являлся одним из самых крупных таких отделов среди других строек нашей страны.

Мне было известно от работников иностранного сектора Наркомтяжпрома и от его руководителя т. Сушкова, что им приходилось систематически информировать т. Серго о состоянии работы отделов и, в частности, Магнитогорского. Вполне естественно, что я был готов к возможным вопросам со стороны Наркома по работе отдела, но, независимо от этого, все же при мысли о предстоящей встрече волновался, хотя и знал исключительно притягательную силу человека, возглавлявшего самое сложное и самое большое хозяйство Советского Союза — тяжелую промышленность. Знал его справедливые, объективные оценки работников и его требовательность к ним, когда она подтверждалась реальной возможностью.

Тов. Серго никогда не требовал невозможного, наоборот, поправлял товарищей не совсем обдуманно бравших на себя нереальные сроки для выполнения какого-либо задания, исходя из желания сделать приятное Наркому. В этих случаях т. Орджоникидзе говорил: