Николай Сченснович - Записки актера и партизана

Наш самолет сбросил бомбу на оперный театр, где находилось общежитие летчиков. Падали бомбы и на другие важные объекты.

Рассказывали о световых сигналах, подаваемых самолетам с земли.

В сорок первом и сорок втором годах автомашины ходили ночью по городу с включенными фарами, а в сорок третьем по тревоге гасилось все. Город утопал в полной темноте, и военные патрули следили за тщательным соблюдением светомаскировки.

Все это говорило о переменах на фронтах. Уже и рядовые немцы начали понимать настоящее положение дел.

Чем больше случалось неудач у немцев на фронте, тем больше чувствовалась их растерянность в тылу. В Минске появились дряхлые старики в военной форме, еле переставлявшие ноги. Уже не встречались торжествующие немцы, как в начале войны. Военные марши, громыхавшие по всему городу из надрывавшихся репродукторов, не подходили теперь по настроению к хмурым лицам и звучали, как веселый смех в квартире покойника.

Население чувствовало по всему приближение освобождения. Правда, фронт находился еще далеко и неизвестно было, когда он дойдет до нас, но каждый успех наших войск вызывал необыкновенную радость и бесконечное торжество.

Подходил к концу второй год тяжелейшей войны, и все ждали, что к этому дню наши преподнесут немцам какой-нибудь сюрприз. И точно. 21 июня вечером и ночью наши самолеты бомбили железнодорожную станцию. Взрывы были слышны по всему городу.

Я сидел на крыльце своего дома и прислушивался к тяжелому урчанью наших бомбардировщиков, пролетавших высоко в небе. А в городе хрипло лаяли зенитки и частыми, длинными очередями стучали зенитные пулеметы, выпуская в воздух бесконечное количество трассирующих пуль. Наши самолеты, появившись иногда в луче прожекторов, исчезали и сыпали бомбы на мечущихся в панике немцев.

А 22 июня в театре имени Янки Купалы во время спектакля произошел взрыв.

Утром 23-го, ничего не подозревая, как обычно, я пошел в театр. В садике возле него толпились актеры, а участники вечернего спектакля рассказывали им о происшествии.

Театр был открыт, и все, кто хотел, заходили туда. Зашел и я, чтобы посмотреть разрушения, произведенные взрывом.

Очевидцы рассказывали, что в 6 часов вечера начался спектакль "Пан министр" и вскоре после начала раздался взрыв.

Взрывчатка, вероятно, была заложена где-то под полом, потому что взрывом сорвало первые ряды партера с правой стороны зала и повредило оркестровую яму. Пострадала правая передняя ложа и частично сцена. Взрывной волной выбило часть стены в канцелярии на втором этаже, но Зинаиды Матвеевны там не было. Выдав ночные пропуска всем участникам спектакля, она ушла домой раньше.

На сцене во время взрыва был артист Борис Владомирский. Взрывной волной его швырнуло через всю сцену, и он ударился о полотняную декорацию. Полотно смягчило удар, и он остался невредим.

День был очень жаркий, и артист Околов с другими участниками спектакля в ожидании своего выхода на сцену стояли в раскрытых дверях, выходящих в сквер. Взрывной волной их выбросило наружу.

Кто и как произвел взрыв, никто ничего конкретно не знал. Назавтра немцы объявили, что диверсию совершили партизаны. Провели следствие, но никого не арестовали.

С 23-го театр официально закрыли на ремонт. Но вели его вяло, такими темпами, будто никто не был в этом заинтересован.

ГАСТРОЛИ

После взрыва прошло два с половиной месяца. Пока ремонтировалась сцена, все время шел разговор о том, что драматический коллектив нужно вывезти на гастроли.

Но вот сцену привели в порядок и начался капитальный ремонт зала. Однако надежды на скорое его окончание было мало.

"Драматурги", как нас называл директор, аккуратно являлись по утрам, прочитывали приказы, расписывались и, обменявшись кое-какими новостями, быстро исчезали. У каждого были свои дела.

Наконец появился приказ о репетициях новой пьесы. Я прочел список действующих лиц и очень обрадовался, не увидев себя в числе исполнителей.

Но следующий приказ касался и меня. Объявлялось, что лица, не занятые в репетициях новой пьесы (указывались фамилии), выезжают на гастроли по Белоруссии. Но когда и куда мы едем, не говорилось.

Начались сборы. Объявили, что во время гастролей будем ставить "Коварство и любовь" Шиллера и еще одну пьесу, о которой сообщат особо.

Выезд драматического коллектива был сопряжен с большими трудностями. Все шоссейные дороги оседлали партизаны, и по ним немцы ездили только днем в сопровождении бронетранспортеров, танкеток и даже танков. Поэтому нас отправили поездом.

Ставить спектакли мы должны были в мягком оформлении, а потому сукна, костюмы и все наше имущество приказали везти с собой в вагоне.

Положение было тревожное. Пробиравшиеся в город связные рассказывали о блокаде Налибокской пущи, расположенной в Барановичской области между Минском, Барановичами и Новогрудком. В пуще были сосредоточены крупные партизанские силы, все их базы. Сейчас там шли бои.

Пока начальство решало, куда и когда ехать, мы расписывались в журнале прихода на работу и исчезали.

Наконец назначили день выезда. Всем приказали собраться в театре, а оттуда обещали повезти на вокзал и посадить в поезд.

Перед посадкой в вагоны нам прочли целую лекцию, как вести себя в поезде. Говорили о военном времени, о дисциплине и о том, что в окна смотреть не рекомендуется, если не хочешь получить пулю в лоб.

Поезд имел необычный вид. Впереди себя паровоз толкал три платформы, груженные камнем. Это чтобы не пострадал локомотив, если поезд наедет на мину.

Несмотря на запрещение, мы все же в окна смотрели. Как же было не смотреть! С тех пор как началась война, мы первый раз ехали поездом.

Как все изменилось! Разрушенные вокзалы, страшное безлюдье на них. Несколько военных да один-два железнодорожника. Штатских почти не видно. Вдоль всей железной дороги на 150 - 200 метров с обеих сторон вырублены все деревья и кусты. От этого путь приобрел какой-то пустынный, незнакомый вид. Сделано это для того, чтобы партизаны не подходили к железной дороге незаметно.

До войны вдоль нее, где расступались леса, простирались до самого горизонта огромные участки ржи, пшеницы, картофеля и других культур, а сейчас виднелись необработанные поля, заросшие сорной травой. Попадались пепелища сожженных деревень. Черные печные трубы напоминали кладбищенские памятники.

Через определенные промежутки вдоль всего железнодорожного полотна построены земляные сооружения с амбразурами, из которых выглядывали пулеметы. Вокруг них - глубокие окопы, опоясанные проволочным заграждением в несколько рядов. На обочине часто видели уступающих нам дорогу вооруженных до зубов патрулей с собаками. Они охраняли путь от партизан.