Николай Сченснович - Записки актера и партизана

В каждом вагоне на площадках стояло по два пулемета, смотрящих в разные стороны. Очевидно, на случай нападения на поезд.

До нас все время доходили слухи о спущенных под откос поездах, но то, что я увидел, было для меня неожиданным. Главная железнодорожная магистраль Минск - Берлин так тщательно охранялась. Сколько же нужно людей и техники на охрану всех коммуникаций?!

Мы смотрели из окна вагона и собственными глазами видели и убеждались в том, насколько немцы боялись партизан. В душе мы радовались этому. Но открыто выражать свои чувства было нельзя. С нами в вагоне ехали какие-то люди в штатском, очевидно, гестаповцы, прикомандированные к нашей группе. Поэтому мы ни о чем не спрашивали и вслух ничему не удивлялись.

Потом мы узнали, что на этом участке, между Минском и Барановичами, слетел под откос скорый поезд, в котором ехало в Берлин много офицеров, будто бы за получением железных крестов за боевые заслуги.

Наконец мы приехали в Барановичи. Приказали выгружаться. Нас встретили и разместили по квартирам. Выступать предстояло на маленькой сцене без всякого оборудования, в помещении кинотеатра. Зрительный зал тоже маленький - всего на 250 мест. Но это никого не волновало. Чувствовалось, что наши гастроли кому-то нужны лишь для отчетности.

Тюзовцев (артистов Театра юного зрителя) война застала в Барановичах, и они сейчас же нашли хозяев, у которых жили тогда на квартирах. Таким образом, в городе у нас сразу же оказались знакомые. От них узнали все, что здесь творилось.

Недалеко от города есть местечко Колдычево. Возле него был устроен лагерь, куда отправляли людей, обреченных на смерть.

Все жители находились под страхом неминуемой гибели. Немцы подозревали каждого в связях с партизанами. Устраивали обыски, многих арестовывали и отправляли в Колдычево.

В такой обстановке населению было не до театра. Мы ставили пьесы наспех. Начальство тоже торопилось поскорее закончить эту хлопотливую обязанность. Оно выполняло приказ из Минска, давало нам машины и охрану для поездок в Слоним и Несвиж, но чувствовалось, что всем хочется поскорее от нас избавиться.

Гастроли наши окончились так же неожиданно, как и начались. 22 сентября утром нас срочно посадили в поезд и отправили обратно в Минск.

Перед отправкой, еще в Барановичах, мы узнали, что в ночь с 21 на 22 сентября в Минске в своей квартире убит гауляйтер Вильгельм фон Кубе главный палач белорусского народа. В Минске мы узнали подробности.

От вокзала шли по городу, заполненному военными патрулями и жандармерией. На каждом шагу проверяли документы.

Убийство Кубе произвело потрясающее впечатление на немцев. Они почувствовали себя на оккупированной территории еще более неуверенно. У каждого, кого мы встречали, был страх в глазах.

На пост гауляйтера вместо Кубе назначили фон Готтберга. По его приказу начались расстрелы ни в чем не повинных жителей города. Немцы с методической точностью и аккуратностью ночью окружали отдельные районы и увозили всех захваченных там жителей.

На три дня после поездки нам дали отдых, и мы не показывались на улицах, чтобы случайно не попасть в облаву, где не смотрели ни на какие документы.

Через три дня мы опять начали ходить в театр. Там что-то объявлялось, что-то готовилось, но что именно, совершенно не помню. Мои мысли были о другом. Сергей Потапович сказал, что на днях мы уходим к партизанам. Это сообщение внесло бодрость, и последние несколько дней я ходил в каком-то особенно радостном настроении.

Но выйти из города стало исключительно трудно. По всем улицам патрулировали усиленные отряды жандармерии.

Нам предстояло уходить в Руденский район, с которым мы поддерживали связь. Но в это время началась карательная экспедиция против находившихся там партизанских отрядов. Проход, таким образом, был отрезан. Тогда нас направили в Барановичское соединение, в бригаду имени Фрунзе. Блокада Руденского района требовала большого количества немцев, а поэтому несколько ослабла охрана города.

1 октября Сергей сказал мне, что завтра выходим. Я должен явиться к 8-ми часам утра в условленное место и там встретиться с Софьей Игнатьевной, которая поведет нашу группу из трех человек. С собой взять корзинку или сумку с бельем будто бы для обмена на продукты. Ничего, кроме белья, не должно быть в сумке. Обязательно иметь при себе паспорт и рабочую карточку. В случае встречи с немцами нужно обещать им принести на обратном пути из деревни яиц или сала. Такое обещание действовало на простых солдат как пропуск.

Хуже всего было встретить жандармов или полицейских. Тут уж считай себя погибшим. Одно было хорошо, что из боязни партизан жандармы и полицейские не уходили из города по одному, на проселочных дорогах их можно было встретить только большой группой, а поэтому всегда успеешь заметить издали.

Труднее всего, конечно, выйти из города, а там - как повезет!

Проводница знала многие улочки, переулки, проходные дворы, по которым можно пройти без боязни неожиданной встречи.

Можно было нарваться и на засаду. Во избежание этого мы решили уходить утром, когда, спеша на работу, по городу и за городом во всех направлениях ходят люди. Чтобы не обращать на себя особого внимания, договорились идти по одному, но на виду друг у друга.

С оружием люди уходили большими группами, ночью. Иногда натыкались на засады. Завязывалась перестрелка, и некоторые погибали. Потому, особенно после убийства Кубе, связные предпочитали выводить людей из города по 2 - 3 человека, днем, когда засады снимались.

В театре о нашем уходе никто не знал. Узнали лишь через несколько дней, так как спектаклей не было, а по утрам за нас расписывался в журнале Околов. Наше исчезновение явилось для всех большой неожиданностью.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В МИНСКЕ

Прежде чем уйти, надо было позаботиться о том, чтобы мое исчезновение не причинило никому из родных и знакомых никаких неприятностей. Моя мать и жена брата с маленькой дочкой жили в том же доме, но в другом подъезде. Дом до войны был заселен артистами театра имени Янки Купалы. Они уехали в июне 1941 года на гастроли. После оккупации в их квартиры поселились чужие люди, мало знавшие моих родных. За два года жизни по соседству они привыкли к тому, что я очень редко бывал дома. Это облегчило мою задачу.

Уход кроме личного риска грозил оставшимся родственникам, если о них узнают, смертью. Немцы хватали семьи партизан и убивали без суда и следствия, по одному подозрению или доносу. Такие расстрелы широко рекламировались, об этом писали в газете, сообщали в объявлениях, расклеенных по городу, передавали по радио. Очевидно, немцы хотели таким способом задержать людей, уходивших из города в партизанские отряды.