Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

После знакомства с ней Путци Ганфштенгль снисходительно отметил:

В моей гостевой книге есть запись за первое января 1933 года, сделанная в нашем доме на Пинценауэрштрассе. Там стоят имена около полудюжины друзей Гитлера, его самого — и Евы Браун. Все они пришли на кофе после представления «Мейстерзингеров» [13] Имеется в виду опера Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры». в Придворном театре… Ева — миловидная блондинка, из тех, что выглядят слегка беспомощными, нуждающимися в защите. Хорошо сложенная, голубоглазая, робкая и застенчивая. Несколько месяцев назад я видел ее за прилавком в ателье Гофмана. Она держалась мило и дружелюбно, старалась угодить. В тот вечер все решили, что ее привела с собой какая-то девушка, чтобы оживить вечеринку. Никому и в голову не пришло, что она находится здесь на особых правах.

Никто в окружении Гитлера не догадывался, что Ева была чем-то большим, чем преходящее увлечение, отвлекающее от траура по Гели. Герман Геринг в то время (в начале тридцатых) прилагал немало усилий, знакомя Гитлера с подходящими молодыми женщинами. В их числе была жизнерадостная блондинка Гретль Слезак, дочь оперного певца Лео Слезака. «Ей, вероятно, было лет двадцать семь или двадцать восемь, но она вела себя как истинная инженю, задавая очаровательно идиотские вопросы». Гитлер как будто заинтересовался, провожал ее домой, но когда Путци спросил девушку, что между ними происходит, она «только пожала плечами». Возможно, она была слишком глупа или же он по-настоящему увлекся Евой.

В личных воспоминаниях о семье Браун дядя Евы Алоис рассказывал о раннем периоде отношений Евы с Гитлером. Он мог узнать о романе от своей двоюродной сестры Фанни либо верно истолковать намеки Гретль или кого-то из подружек Евы.

Все изменилось в сентябре 1931 года, когда Ангелу Раубаль [Гели] нашли мертвой в девятикомнатной квартире Гитлера. <���…> Очевидно, смерть племянницы нанесла Гитлеру тяжелый удар. Он пугал окружающих всплесками самобичевания и долгое время избегал контактов с общественностью и со своими друзьями. <���…> К 1932 году визиты Гитлера к Гофману настолько участились, что всем уже стало ясно — он ухаживает за Евой. Но необходимо было соблюдать приличия, так что когда он возил Еву на прогулки за город, их всегда сопровождали две секретарши. И тем не менее все его окружение и семья Гофмана были в курсе, только родители Евы — Фритц и Фанни — оставались в неведении. Ева приложила все усилия, чтобы скрыть от них свой роман. Она же знала, что ее отец вовсе не нацист, а, напротив, баварский патриот и роялист.

В частности, свидетельством их растущей близости является ряд фотографий, сделанных в период с ноября 1931-го по весну 1932 года. Гитлер даже разрешил снимать себя с Евой во время официальной поездки во дворец Херренхимзее — один из редких моментов за все четырнадцать лет, когда он открыто фотографировался с ней на публике. Даже в кругу ближайших доверенных друзей он всегда следил за тем, чтобы между ними стояло несколько человек — не дай бог, зародятся подозрения. На тысячах снимков Гофмана и километрах пленки домашнего кино Евы она прикасается к нему разве что при встрече. Он же не улыбается ей, а отстраняется, настороженно скрестив руки на груди, сохраняя внушительную дистанцию. Дёринг вспоминал эту его неловкость: «Он думал о массе других дел, это видно по фотографиям, если вглядеться в его лицо. Гитлер не выглядит счастливым, не смотрит на нее с любовью. Совсем наоборот: упрямо отводит взгляд, уставившись вдаль, будто в трансе».

В узком кругу друзей Гитлера рождались бесконечные гипотезы. Многие старались создать впечатление, что им одним известна истинная подоплека интимных отношений Гитлера и Евы. Генрих Гофман писал в мемуарах о Гитлере:

Ева переехала в его дом, он проводил с ней все свободное время, но, насколько мне известно, этим и ограничивался. Разумеется, прежде чем наступил конец, Ева в какой-то момент стала его любовницей, но когда именно, ни я не могу сказать, ни кто-либо другой. В его обращении с ней невозможно было уловить ни малейшего изменения, которое позволило бы предположить, что их отношения стали более близкими.

Руководствуясь здравым смыслом, можно предположить, что в течение первых десяти лет их связь основывалась на сексе. Когда молодая женщина начинает регулярно принимать пожилого мужчину и получать от него подарки, это, как правило, означает, что она стала его любовницей. Если у него нет иной «постоянной спутницы», а у нее, несмотря на расцвет очарования, нет другого признанного ухажера или кавалера, это, как правило, означает, что она его любовница. Если впоследствии ей отводится спальня рядом с его собственной, и она начинает щеголять в элегантных дорогих нарядах, и его друзья ее принимают (хотя не обязательно одобряют), и прислуга считает ее хозяйкой дома, то это, как правило, означает, что она действительно его любовница. Можно сколько угодно строить гипотезы и приводить мнения, что Гитлер, дескать, был импотентом, мазохистом или гомосексуалистом, а Ева умерла девственницей, но если обратное выглядит гораздо более вероятным, то, вероятно, обратное верно.

Ева начала понимать, что добиться желанной роли супруги Гитлера не так-то просто, учитывая его эмоциональную нестабильность и одержимость секретностью. О развитии их отношений известно было только прислуге и нескольким близким друзьям. Анна Винтер вспоминала, что Гитлер был очень нежен с Евой, когда они оставались наедине, и очень беспокоился о ее здоровье: «Он вечно читал ей нотации по поводу курения, твердил о вредном воздействии никотина, но Ева все равно много курила». (За спиной Гитлера, конечно, зато так часто, как только могла, да и сестричка Гретль следовала ее примеру.) А вот Альберт Шпеер отмечал: «Он прятал ее от всех, кроме самых близких друзей <���…> отказывал ей в каком бы то ни было социальном статусе и постоянно унижал ее. Смотреть было больно». О браке, как Гитлер часто заявлял ей и другим в ее присутствии, не могло быть и речи. За нерассуждающей любовью он всегда мог обратиться к своим овчаркам Принцу и Блонди.

Дядя Алоис оставил меткий анализ характера Гитлера, помогающий объяснить его нежелание признать Еву открыто:

Политические дела подолгу задерживали Гитлера в Берлине, а Ева тем временем оставалась в мюнхенской студии Гофмана. Корни Фритца и Фанни уходили глубоко в старые традиции семейной жизни, почти не оставлявшие места радостям юности. Гитлер на удивление часто приезжал в Мюнхен <���…> на тайные свидания с Евой, но, будучи фюрером, не мог пойти на больший риск, чем эти встречи урывками. Гитлер во всех отношениях представлял собой образец безупречного обывателя [ Spiessbürger ]. <���…> Если бы фюрер решил связать свою жизнь с женщиной и посвятить часть времени личному счастью, народ, конечно, не возражал бы. Но сам бы он счел это предательством и в свете своего общественного положения и национальной славы не допускал даже мысли о браке. Разумеется, для Евы эти соображения немногого стоили. Прозрев наконец, она не захотела стать другом и конфидентом Гитлера-канцлера — она жаждала быть возлюбленной Гитлера-мужчины. Но с Гитлером такое невозможно. Он был на тридцать три года старше Евы, и это создавало преграду — не для душевной привязанности, а для настоящей семейной жизни. Кроме того, Гитлер верил, что призван судьбой — провидением, как он говорил, — вести за собой род человеческий.