Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

До самого конца 1932 года (к тому времени роман длился уже целый год) родители Евы оставались в неведении. По выходным она иногда ездила с Гитлером на загородные экскурсии в окрестности Мюнхена, а порой и в Хаус Вахенфельд. Все это следовало скрывать от ее отца. Тем временем она продолжала работать в ателье Гофмана, получая скудное жалованье скромной ассистентки, и чаще всего проводила вечера дома с семьей.

Но в свое время родители неминуемо должны были заподозрить неладное. Ее беззаботно-веселая мать Фанни, осознав, что то, что казалось преходящим увлечением, на самом деле очень серьезно, пренебрежительно обронила: «Она бросит его, как только встретит мужчину помоложе». Она старалась умерить гнев мужа, но Фритц презирал Гитлера, его расистские лозунги и фанатичных поклонников. Откровенное совращение дочери смертельно оскорбило его. В глазах Фритца Брауна, всей душой преданного традициям лютеранской этики, нацизм потрясал самые основы моральных ценностей. Для него не имело никакого значения, что на его дочь пал выбор самого могущественного человека Германии. Отец заставлял Еву испытывать мучительное чувство вины, изо всех сил противясь ее связи. Не исключено, что в значительной степени его гнев был вызван уязвленным самолюбием и оскорбленными отцовскими чувствами. Дочери оставались его собственностью, пока не выйдут замуж и не станут собственностью мужей. А до тех пор на нем лежала обязанность оберегать их целомудрие. И вот он лишен возможности вручить Еву будущему мужу нетронутой. Лучшим выходом для Гитлера — раз уж он соблазнил ее — было бы исправить положение, взяв ее в жены. Но Гитлер ясно дал понять, что у нее нет никакой надежды выйти за него замуж. Одна секретарша записала ненароком вырвавшееся у Гитлера замечание, которое о многом говорит: «Я как-то раз спросила его, почему он до сих пор холост. Его ответ смутил меня: «Я не смог бы стать хорошим отцом и считаю безответственным создавать семью, если невозможно уделять достаточно времени собственной жене. В любом случае я не хочу детей. Я замечал, что отпрыскам гениев часто приходится нелегко в жизни». Не мог же он назвать Еве истинную причину, темный секрет своей дурной наследственности. Что ж, не сдавался Фритц Браун, раз так и браку не бывать, то она должна расстаться с ним.

Гертрауд Вейскер нечего рассказать об этом периоде, поскольку ей тогда было лет девять-десять. Так что наиболее достоверные сведения о том, как семья смотрела на роман Евы (основанные, несомненно, на немалом количестве бурных дискуссий), мы получаем опять же из уст Алоиса Винбауэра:

Мечты Гитлера сосредоточены были не на молодой девушке в Мюнхене, а на поставленной себе задаче и собственной славе. Конечно, он не хотел приносить Еву в жертву этой мечте, он нуждался в ней как в доказательстве своей человеческой природы, но <���…> ни в коем случае не допускал смешения двух жизненных сфер: частной и политической. Ева не имела никакого отношения к его политической жизни; связь с ней должна была оставаться его личным оазисом. Такая позиция не могла не привести к разногласиям. Не то чтобы Ева имела какие-то политические амбиции — политика ничуть не интересовала ее, великие события эпохи были для нее не более чем гулом на заднем плане и затрагивали ее лишь постольку, поскольку задевали мир ее эмоций. Она чувствовала, что связана с этим мужчиной судьбой, пусть даже он случайно оказался фюрером и рейхсканцлером. Но он управлял страной из Берлина, а она скучала и тосковала в Мюнхене. Его телефонных звонков, то почти ежедневных, то всего раз в неделю, ей было отнюдь не достаточно. Девушка, питавшая столько возвышенных иллюзий о любви Гитлера, находилась на грани тяжелого срыва. Она все еще работала секретаршей в студии Гофмана и жила с родителями, вынужденная скрывать правду о своей связи с Гитлером и в одиночку бороться со своими сомнениями и желаниями. Ева начала встречаться с Гитлером, пребывая во власти романтических грез, но теперь погружалась в глубокий кризис.

Мало кто подозревал, насколько глубоко страдала Ева Браун, молодая женщина из хорошей семьи, щедро наделенная красотой и энергией, окруженная многочисленными друзьями. Если ее родители (озабоченные утратой их дочерью невинности и собственным унижением) и замечали это, то не выказывали ничего, кроме равнодушия. Алоис Винбауэр помнит, как они говорили, что в 1933 году Ева стала «рассеянной, нелюдимой и раздражительный в первый год Гитлера на посту канцлера». Она не могла довериться младшей сестре Гретль, уже восемнадцатилетней девушке, но все еще безвольной, не способной самостоятельно определиться ни по одному вопросу. Ева не решалась обременять это хрупкое, нуждающееся в поддержке существо признанием в своем отчаянии. Можно было бы сказать Ильзе, обладавшей сильным характером, но отношения между сестрами никогда не были особенно близки и порой доходили даже до откровенной враждебности. Ильзе не стала бы утешать. Постепенно ежевечерний поток обвинений подтачивал любовь Евы к родителям. Исполненная решимости не уступать возлюбленного, разрываясь между двумя предметами привязанности и обязательств, мучаясь неразрешимой дилеммой, она угодила прямиком на линию огня, негласно открытого двумя мужчинами, повелевавшими ее жизнью. Каждый из них был по-своему безгранично могуществен. Напряжение становилось невыносимым. Она все больше и больше убеждалась, что выход только один.

Суицид, последний жест отчаяния, со всех сторон подкрадывался к Гитлеру, толкая его близких на добровольный уход из жизни. Сам он несколько раз находился на грани самоубийства: во время Пивного путча в 1923 году, после смерти Гели в 1931 году и после кризиса со Штрассером в 1932 году. Генриетта, дочь Гофмана, уже вышла замуж за лидера гитлерюгенда Бальдура фон Шираха и, следовательно, стала проводить меньше времени с Евой. Хенни говорила: «По-моему, некоторые люди притягивают к себе смерть, и Гитлер определенно был одним из них». Слишком многих, тянувшихся к нему, притягивало и самоубийство. Поразительно, как много близких ему женщин пытались наложить на себя руки — и некоторым это удавалось. Как мы уже знаем, первой была Мими Райтер в 1926 году.

Затем Гели, в 1931-м. 1 октября 1937 года актриса и морфинистка Рената Мюллер, хваставшая рядом интимных свиданий с Гитлером, увидела из окна, как подъехала машина, из которой вышли четыре офицера СС. Она запаниковала, прыгнула вниз и разбилась насмерть. По другой версии, фрейлейн Мюллер выбросили из окна сотрудники гестапо за любовную связь с евреем. Причина смерти так и не была доподлинно установлена, но очень похоже, что она сама свела счеты с жизнью. Юнити Митфорд, безусловно, рассчитывала умереть 3 сентября 1939 года, в день, когда Британия объявила войну Германии, хотя пуле, которую она выпустила себе в висок, понадобилось восемь лет, чтобы прикончить ее. Белокурая Инге Лей, прекрасная и несчастная супруга доктора Роберта Лея, лидера Германского трудового фронта, погибла 10 декабря 1942 года, выбросившись из окна берлинского отеля, предположительно после того, как написала Гитлеру письмо, глубоко задевшее его. (Говорили, что она погубила себя в отчаянии от того, что война проиграна, только вот в 1942 году о поражении еще никто не думал.) Приведенный список самоубийц далеко не полон: он не учитывает множество — возможно, сотни или тысячи — евреев, большевиков, гомосексуалистов, католиков, цыган и прочих, кто предпочел смерть ожиданию грохота шагов на лестнице и тяжелых ударов в дверь.