Пол Кронин - Знакомьтесь — Вернер Херцог

Кроме того, ему очень нравилась роль, и на площадке он находился в полной гармонии с самим собой. Если что-то шло не так, как я рассчитывал, он говорил: «Вернер, мы делаем большое дело, усилия не пропадут всуе. Не волнуйся, все образуется». Он много работал с текстом и, что с ним не так часто случалось, знал свои реплики. Работать с Клаусом в те дни было настоящее удовольствие, и я вспоминаю это время с искренней теплотой. Да, сыграл он великолепно, проник в самую сущность роли. В нем такая затаенная сила.

«Войцек» — определенно выношенный проект.

Экранизация пьесы Георга Бюхнера установила для меня прямую связь с лучшим, что есть в моей родной культуре, потому что «Носферату» — это все же связь преимущественно с миром кинематографическим. Для меня всегда была важна немецкая культура, но снять «Войцека» означало приблизиться к одному из величайших ее достижений, и потому в этом фильме для меня есть что-то непостижимое. Коснувшись золотых вершин, он и сам как будто засиял. Хотя, надо сказать, до вершин мне удалось лишь чуть дотронуться.

Идею снять фильм по «Войцеку» я вынашивал какое-то время. Это самая выдающаяся драма в немецкой литературе. Невероятно реалистичное произведение. К сожалению, достойного английского перевода нет. Пьеса осталась незаконченной, и литературоведы так и не пришли к единому мнению, в каком порядке должны идти непронумерованные страницы. Я расположил эпизоды таким образом, чтобы минимально прерывалась сюжетная линия, и в большинстве театральных постановок, по-моему, используется эта же схема.

Из ваших игровых картин «Войцек», пожалуй, моя самая любимая. Все эти длинные планы — поразительно изобретательная режиссерская работа.

Мы снимали четырехминутными эпизодами, весь фильм состоит из примерно двадцати пяти кусков, плюс несколько сцен покороче. Это было крайне сложно осуществить: никто не имел права на ошибку. Чем хорош такой подход — фильм создается не в результате склейки или передвижений камеры, а исключительно актерами, убедительностью их игры и умением использовать окружающее пространство. Вспомните сцену, где Войцек отстраняется от тамбурмажора: он наклоняется прямо к объективу камеры, и в последний момент его оттаскивают за шиворот. В подобных эпизодах Кински открывает зрителю пространство за пределами камеры, показывает, что и за камерой, и вокруг нее, и перед ней — целый мир. Он так отчаянно тянется к вам, буквально пробирается в душу. Так что создание пространства — и то, как этим пространством распоряжается режиссер, — в «Войцеке» важно особенно.

Мне нравится, когда режиссеры не боятся снимать целые эпизоды одним планом. Для этого нужно настоящее мужество. Чтобы удерживать внимание зрителя три-четыре минуты, на экране должно происходить что-то действительно мощное. Несчастные начинают передвигать туда-сюда камеру, прибегать к каким-то трюкам и быстрой смене кадров, когда знают, что материал слабый и не переживет съемку пассивной камерой. Такая манера — я имею в виду резкие монтажные переходы — создает у зрителя обманчивое впечатление, будто происходит что-то интересное. Но я сразу понимаю, что передо мной пустышка.

Вы сотрудничали с множеством интересных людей, при этом мало у кого из них были навыки работы в кино. Я так понимаю, это был ваш сознательный выбор.

Да, многие из тех, с кем я работаю, не специалисты. Когда снимаешь кино, главное — окружить себя людьми, которые четко понимают, что ты хочешь сделать. Всех близких друзей я встретил благодаря работе, это сильные мужчины и женщины, творческие, увлеченные, надежные и, что очень важно, верящие в свое дело.

Многие из тех, с кем я неоднократно сотрудничал за эти годы, не учились работе в кино. У каждого свой подход, и это вносит большой вклад в атмосферу и стиль фильмов. Ульрих Бергфельдер, художник-постановщик многих моих картин, — специалист по старопровансальским диалектам и поэзии трубадуров. Клод Кьярини — невропатолог в парижской психиатрической больнице, я пригласил его на съемки «Стеклянного сердца» на тот случаи, если кто-нибудь из актеров не сможет выйти из гипноза. Он провел на площадке шесть недель и фотографировал рабочие моменты — снимки получились непревзойденного качества. Корнеулис Зигель, математик и плотник, — мастер на все руки и может справиться с любой задачей. Петер Цайтлингер, снимавший несколько моих последних фильмов, раньше играл в хоккей, что позволяет ему чувствовать физический ритм, необходимый для работы оператора. Херб Гольдер, ассистент режиссера в последних моих картинах, — профессор античной филологии в Бостонском университете и чемпион по карате. Очень важно, чтобы люди, принимающие участие в создании фильма, ощущали, что они не просто наемные работники, а члены одной команды, и были лично заинтересованы в том, чтобы выполнить работу как можно лучше. Вот, к примеру, парень из лаборатории, проявлявший «Фицкарральдо», прочел сценарий и смотрел на пленку, которую мы ему присылали, взглядом режиссера — один раз даже спросил, где же крупные планы. Мол, по сценарию должны быть.

Вы сказали, что «истоки кинематографа — сельские ярмарки и цирк, а не искусство и не академизм». Что вы имели в виду?

Для меня кино — это что-то столь же завораживающее, как снимки солнечного затмения крупным планом, как протуберанцы, которые в тысячи раз больше нашей планеты. Потому я терпеть не могу отвечать на вопросы критиков: стоит что-то объяснить, и оно тут же становится скучным. Впечатляют и запоминаются именно таинственные моменты, то, что как будто не вписывается в сюжет, необъяснимые кадры или странные повороты. Иногда я вставляю в фильм сцену или кадр, которые вроде бы не к месту, но на деле необходимы для понимания истории, которую я рассказываю зрителю. Удачный пример — видение горы Кроу Патрик после первого покушения на Каспара Хаузера. Такое бывает и в музыке — пронзительные моменты, когда вдруг слышишь что-то идущее вразрез с привычным. Рассказать и показать историю без таких вещей в принципе нельзя, но критическому анализу это не поддается. Подобных элементов великое множество в хорошей литературе, возможно, она только из них и состоит. Все остальное — журналистика, тексты. Но никак не поэзия.

Если вы любите кино, не стоит читать о нем книги. Я лично предпочитаю глянцевые журналы с цветными фотографиями на всю полосу и колонками сплетен, или таблоиды типа «The National Enquirer». От пошлятины вреда точно не будет.

У Леса Бланка есть отличная короткометражка «Вернер Херцог ест свой ботинок». Как получилось, что вы сжевали собственные кожаные ботинки на сцене в Беркли, Калифорния?