Борис Барков - Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты

Однажды у Потемкина Суворов встретился с механиком-самоучкой Иваном Петровичем Кулибиным.

— Вашей милости! — сказал ему Суворов с низким поклоном и сделал шаг вперед. — Вашей чести! — И сделал второй шаг. — Вашей премудрости! — сказал опять Суворов, поклоняясь в пояс; затем, взяв за руку Кулибина, проговорил: — Помилуй бог, сколько ума! Много ума! Он изобретет ковер-самолет.

Перед самым отъездом фельдмаршала в Италию его навестил любимец императора Павла I П.Х. Обольянов и застал прыгающим через чемодан, узлы и другие дорожные вещи.

— Что это вы изволите делать, ваше сиятельство? — спросил гость.

— Учусь прыгать, — ответил Суворов, — ведь в Италию прыгнуть — ой, ой, велик прыжок, научиться надобно!

Разговаривали как-то об одном военачальнике и обвиняли его за непонятное бездействие в трудности.

— Помилуй бог, он храбр, но бережет себя, хочет дожить до моих лет, — сказал Суворов.

Как-то зашла речь о двух генералах. Один из них был очень стар, а другой очень молод.

— Ну, разумеется, старший моложе младшего: первый большую часть жизни проспал, а последний работал, — сказал Суворов.

— По такому курьезному расчету вашему сиятельству уже давно перевалило за век?

— Ай нет, помилуй бог, нет, — встрепенулся Суворов. — Взгляните в историю — там я еще мальчишка.

Говоря про одного хитрого и пронырливого иностранного литератора, Суворов выразился:

— Ну так что же? Я его не боюсь. О хамелеоне знают, что хамелеон принимает на себя все цвета, кроме белого.

Суворов не любил изменять своим привычкам и в этом отношении мало стеснялся даже присутствия высокопоставленных лиц.

Однажды приехал к нему какой-то важный сановник как раз во время обеда.

После обычных приветствий Суворов сел продолжать свой обед, а гостю без всякой церемонии предложил обождать.

— Вам еще рано кушать, — сказал он, — прошу посидеть.

Александр Васильевич свято соблюдал все посты, ел, когда полагалось, кислую и сырую капусту с квасом, с солью и конопляным маслом, приговаривая: «Это русскому здоровью! Помилуй бог, как здорово!»

Каши овсяную и гречневую он любил и иногда ел их слишком много. Тогда являлся Прошка и говорил:

— Александр Васильевич, позвольте! — и протягивал руку к тарелке.

— Я есть хочу, Прошка!

— Не приказано.

— Кто не приказал, Прошка?

— Фельдмаршал.

— О, фельдмаршала надобно слушаться! Помилуй бог, надобно! — И переставал есть.

Дозволяя в обыденной, походной обстановке многие вольности в костюме, Суворов при поездках во дворец одевался всегда особенно тщательно.

— Смотри, Прошка! — говорил генералиссимус своему камердинеру. — Еду к матушке царице, так все ли в порядке? Это ведь не то что идти на Измаил или на Прагу!

Суворов спросил одного из лучших своих генералов, Михаила Андреевича Милорадовича:

— Знаешь ли ты трех сестер?

— Знаю! — отвечал Милорадович.

— Так, — подхватил Суворов, — ты русский, ты знаешь трех сестер: Веру, Надежду и Любовь. С ними слава и победа, а с нами Бог!

После знаменитого сражения у Нови, в котором был разбит и пал главнокомандующий республиканской армией генерал Жубер, сардинский король прислал Суворову несколько знаков ордена Маврикия и Лазаря для раздачи особенно отличившимся офицерам и между прочим низшую степень ордена камердинеру фельдмаршала Прошке за сбережение здоровья великого полководца. Раздав ордена менее отличившимся лицам, Суворов спросил коменданта своей главной квартиры Ставрокова:

— Что говорят в армии?

— Говорят, что ваше сиятельство раздали ордена плохим офицерам, — доложил Ставроков.

— Да ведь и орден-то плох, — заметил Суворов.

Победы Суворова в Италии встревожили французское республиканское правительство. Им было назначено два миллиона ливров в награду тому, кто привезет голову русского полководца.

Узнав об этом, Суворов велел привести одного из пленных французов, объявил ему, что дарует свободу, и добавил:

— Желаю тебе счастливой дороги: не забудь только объявить своей Директории, что очень дорого оценили мою голову. Ведь у нее и денег таких нет. Скажи Директории: я постараюсь сам принести к ним мою голову вместе с руками.

Суворов любил, чтобы каждого начальника подчиненные называли по-русски, по имени и отчеству. Присланного от адмирала Федора Федоровича Ушакова иностранного офицера с известием о взятии Корфу он спросил:

— Здоров ли друг мой Федор Федорович?

Немец стал в тупик, не зная, о ком спрашивает полководец. Тогда ему шепнули, что об Ушакове, и он, как будто очнувшись, сказал:

— Ах да, господин адмирал фон Ушаков здоров.

— Возьми к себе свое фон и раздавай кому хочешь, а победителя турецкого флота на Черном море, потрясшего Дарданеллы и покорившего Корфу, называй Федор Федорович Ушаков! — вскричал Суворов с гневом.

Однажды среди разговора с графом Ростопчиным, и когда тот — по собственному уверению — обратись весь в слух и внимание, Суворов вдруг остановился и запел… петухом.

— Как это можно! — с негодованием воскликнул вельможный граф.

— Поживи с мое — запоешь и курицей, — ответил полководец.

Раз на придворном балу, желая оказать внимание фельдмаршалу, государыня спросила:

— Чем потчевать дорогого гостя?

— Благослови, царица, водкой, — попросил Суворов.

— Но что скажут красавицы фрейлины, которые будут с вами разговаривать? — заметила Екатерина II.

— Они почувствуют, что с ними говорит солдат.

Суворов уверял, что у него семь ран: две получены на войне, а пять при дворе, и эти последние, по его словам, были гораздо мучительнее первых.

Один офицер, которого Суворов очень любил и уважал как храброго воина, был очень несдержан на язык, чем нажил себе таких врагов, что и служить ему стало невмочь.

Как-то Суворов позвал его к себе, закрыл дверь и как чрезвычайный секрет сказал ему о том, что у него имеется очень опасный враг, который на каждом шагу ему вредит и мешает.

Офицер сказал, что не знает, о ком и думать, тогда Суворов подошел вплотную к офицеру и шепнул ему:

— Высунь язык!

Тот послушался.

Суворов, показывая на его язык, сказал:

— Вот он! Вот кто твой самый лютый враг.

На совет осматривавшего его доктора поехать на целебные воды полечиться Суворов раздраженно ответил: