Елена Кочемировская - 50 знаменитых больных

Как-то во сне мать увидела ангела, который предрек ее любимому сыну карьеру великого музыканта. Отец тоже в это уверовал. Разочарованный тем, что его первый сын Карло не радовал успехами в игре на скрипке, он заставлял второго заниматься бесконечно. Поэтому у Никколо детство было безрадостным, оно прошло в изнуряющей игре на скрипке. Природа наделила Никколо необыкновенным даром — тончайшим, до предела чувствительным слухом. Даже удары колокола в соседнем соборе били его по нервам. Мальчик открывал для себя этот особый, звенящий, необыкновенный мир, который рождал в его воображении целые картины. Он пытался воспроизвести, воссоздать эти видения с помощью звуков, играя то на мандолине, то на гитаре, то на своей маленькой скрипочке — любимой игрушке и мучительнице, которой суждено было стать воплощением его души.

Отец рано подметил одаренность Никколо. С радостью он все больше убеждался: у Никколо редкий дар. Антонио уверился в мысли, что сон жены вещий и что сын непременно завоюет признание, а значит — заработает деньги, много денег. Но для этого необходимо нанять учителей. Отец считал, что Никколо должен заниматься упорно, не щадя себя. И маленького скрипача запирали в темный чулан, отец бдительно следил, чтобы тот непрерывно играл. Непослушание каралось лишением еды.

Бесконечные упражнения на скрипке, как признавал сам Паганини, подорвали его и без того хрупкое здоровье. На протяжении всей своей жизни он часто и тяжело болел, что отразилось на его внешнем облике, который многие называли «демоническим». Вот как описывали современники уже взрослого Паганини: резкая худоба, чрезвычайная, практически мертвенная бледность, высокий рост в сочетании с «тонкостью скелета», правая нога длиннее левой, левое плечо выше правого, левая сторона груди впалая. И все это в сочетании с выраженной мышечной слабостью при «стальных» кистях рук. Пальцы необычайно длинные, тонкие, суставы гнутся во всех направлениях, необычайно сильная хватка левой руки.

Забегая вперед, следует сказать, что много лет спустя Никколо обследовали многие врачи, светила медицины. Но единого диагноза не существовало. Уже после смерти композитора ретроспективно было установлено, что он страдал редкой наследственной патологией — синдромом Морфана. Именно это заболевание характеризуется множественными костно-суставными аномалиями: удлиненными пальцами, похожими на паучьи лапки (впоследствии этот симптом получил название «кисть Паганини»), «деликатным» скелетом при высоком росте, повышенной подвижностью суставов (отсюда необычная техничность исполнительского мастерства Паганини), продолговатым лицом из-за резко выгнутого свода твердого нёба («птичье лицо»), вогнутостью грудной клетки в форме «воронки», врожденными вывихами коленной чашечки, врожденной кривизной ног. Кроме того, для данного синдрома характерны слабость мышечного аппарата и практически полное отсутствие жировой прослойки, глазные аномалии (отсюда «бесовский взгляд Паганини»), множественные поражения внутренних органов и сосудов.

Паганини, «зная особенности своего мышечного и суставного аппарата и умело приспосабливаясь к нему», стал поистине гениальным скрипачом, сумевшим преодолеть природные недостатки, превратившись в величайшего виртуоза мира. Однако это все в будущем, а пока Никколо осваивает азы скрипичного мастерства. Его первым более или менее серьезным педагогом был генуэзский поэт, скрипач и композитор Франческо Ньекко. Паганини рано стал сам сочинять музыкальные композиции — уже в восьмилетием возрасте написал скрипичную сонату и несколько невероятно трудных вариаций.

Скоро слава о юном виртуозе распространилась по всему городу, и на Паганини обратил внимание первый скрипач капеллы собора Сан-Лоренцо — Джакомо Коста. Уроки проходили раз в неделю. Более полугода Коста наблюдал за успехами Паганини, обучая его скрипичной технике.

После занятий с Костой Никколо смог наконец-то впервые выйти на сцену. В 1794 году началась его концертная деятельность. Он познакомился с людьми, во многом определившими дальнейшую его судьбу и характер творчества. Польский виртуоз Август Дурановский, концертировавший тогда в Генуе, потряс Паганини своим искусством. Маркиз Джанкарло ди Негро, богатый генуэзский аристократ и меломан, стал не только другом Никколо, но и взял на себя заботу о будущем юного маэстро.

С его помощью Никколо смог продолжить образование. Новый учитель Паганини — виолончелист, прекрасный полифонист Гаспаро Гиретти — привил юноше отличную композиторскую технику. Он заставлял его сочинять пьесы на бумаге, без возможности исполнить написанное на инструменте, развивая способность слушать внутренним слухом. В течение нескольких месяцев Никколо сочинил 24 фуги для игры на фортепиано в четыре руки. Им были написаны также два скрипичных концерта и множество пьес, которые, к сожалению, до нас не дошли.

Два выступления Паганини в Парме прошли с огромным успехом, молодого виртуоза пожелали послушать при дворе герцога Фердининда Бурбонского. Отец Никколо решил, что пришла пора заставить работать талант сына на себя. Взяв на себя роль импресарио, он организовал турне по Северной Италии. Юный музыкант выступал во Флоренции, в Пизе, Ливорно, Болонье и в самом крупном центре Северной Италии — Милане. И всюду ему сопутствовал огромный успех. Никколо жадно впитывал новые впечатления, под жесткой опекой отца много занимался, совершенствуя свое искусство.

Именно тогда появились на свет многие из его прославленных каприччио, в которых легко прослеживается творческое преломление принципов и технических приемов, введенных Локателли в классическом труде «L’Arte di nuova modulazione». Однако если у Локателли это были скорее технические упражнения, у Паганини — оригинальные, блестящие миниатюры. Рука гения коснулась сухих формул, и они преобразились, возникли причудливые картины, засверкали характерные, гротесковые образы, которые были пропитаны предельной насыщенностью и динамичностью, ошеломляющей виртуозностью. Ничего подобного еще не создавала музыкально-художественная фантазия до Паганини, не смогла создать и после. 24 каприччио остаются уникальным явлением музыкального искусства.

Уже Первый каприччо покоряет импровизационной свободой, красочным использованием возможностей скрипки. Мелодия Четвертого отмечена суровой красотой и величием. В Девятом блистательно воссоздана картина охоты — здесь и имитация охотничьих рогов, и скачки лошадей, выстрелы охотников, порхание взлетающих птиц, здесь и азарт погони, гулкое пространство леса. Тринадцатый каприччо воплощает различные оттенки человеческого смеха — кокетливого женского, безудержные раскаты мужского. Завершает цикл знаменитый Двадцать четвертый каприччио — цикл миниатюрных вариаций на тему, близкую стремительной тарантелле, в которой явственно проступают народные интонации.