Дэвид Роскис - Страна идиша

Если бы я пришел, мои слова никого бы не утешили. Госпожа Азулай все равно так и не оправилась бы после смерти сына и зятя. Но я, по крайней мере, был бы там, вместе со своим другом Тами, вместо того чтобы сидеть в Национальной университетской библиотеке и читать брошюры на идише.

Единственное, чем я горжусь — и это была идея Мири, а не моя, — перед тем, как уехать из Израиля, мы вернули всю сумму субсидии на съем квартиры, все до копейки. Это стоило нам некоторых усилий, потому что Министерство абсорбции не приспособлено принимать возвраты. Мы сделали это в отличие от одного из наших американских друзей, который с большой выгодой продал квартиру в районе Гива-Царфатит, [518] Район на севере Иерусалима. В описываемый период квартиры там были дешевы, а потом значительно поднялись в цене. вернулся в Штаты, а потом написал книгу, развенчивающую сионизм. В каких бы прегрешениях, которых не искупит никакая Война Судного дня и никакая молитва Судного дня, я ни был виновен, я совершил их по ошибке.

Мы уехали из Израиля в начале июня 1975 года. Из иллюминатора самолета Эль-Аль [519] Эль-Аль («В небо», иврит) — национальная израильская авиакомпания, действует с 1948 г. я увидел по пояс голого человека, который работал в люке возле ангара. Было два часа дня, и было очень жарко. Что бы он ни делал, сказал я себе, он в большей степени человек, чем я. Теперь, когда я заново переживаю этот решающий момент своей жизни, я хочу сказать — и в большей степени еврей.

Ну ладно. Ты вылетел из Хавурат Шалом. Ты изменил своей мечте — и мечте твоего брата и сестры — жить в Израиле. Может быть, следующим шагом должно стать преподавание в Семинарии? И вот наступил 1985 год, и ты уже доцент. А что плохого, позвольте спросить, в том, чтобы быть нью-йоркским евреем? Рут отдала бы свою правую руку, чтобы жить на Манхэттене. Но твоя сестра застряла в Монреале — крупная рыба в мелком прудике.

«Лучше быть хвостом льва, чем головой лисицы» — так сказано в «Поучениях отцов», 4:15.

Хватит уже. Все равно ты тут. Так воспользуйся этим. Ты сказал себе, что начинается культурное возрождение.

Когда я говорил такое?

В девятой главе.

Не совсем. Я писал там, что «несколько беглецов из старой Хавуры… создали собственную общину в Верхнем Вест-Сайде». Вряд ли это можно назвать возрождением.

А как же ИВО? Фонд Атрана? Редакция Форвертс! Ратнеры? «Огурчики Гасса»? [520] Фирма по производству соленых и маринованных овощей, основана в начале XX в. в Нью-Йорке Исидором Гассом, еврейским эмигрантом из Польши. Если идиш где-нибудь и жив, то он жив в Большом Яблоке.

Какую еще ложь ты произнесешь, какую еще неправду? Что Морис Шварц [521] Шварц Морис (1889–1960) — известный американский еврейский актер, режиссер, сценарист и продюсер, основатель Еврейского художественного театра. Уроженец России, с 1902 г. жил в США. играет Гершеле Дубровнера [522] Герой одноименной пьесы Якова Гордина (1853–1909), еврейского американского драматурга родом из России. в Еврейском художественном театре? Что Яков Глатштейн ждет тебя в кафе «Рояль»?

Смотри, Роскис, ты каждый год организуешь поездку на кладбище Маунт-Кармель в Глендэй-ле, в Квинсе, нанимаешь автобус, чтобы посетить могилы Шолом-Алейхема и Мойше-Лейба Гальперна. Ты ведь все еще любишь Шолом-Алейхема, правда?

Оставь меня в покое!

Погоди, погоди. У меня есть идея получше. А как насчет вдов? Я только что вернулся от Ирвинга Хоу. [523] Хоу Ирвинг (наст, фамилия Горенштейн, 1920–1993) — американский литературный и общественный критик, значительная фигура в социал-демократическом движении. Вот тебе нью-йоркский еврей! Ты знаешь, чем он занимается? Он пишет мегилу, [524] Свиток (иврит). вот что он делает, о еврейских вдовах и о том, как они заставляли его лезть вон из кожи. Но ты-то им понравишься. Они будут потчевать тебя чаем и рассказами.

Эй, кто ты такой вообще? Что ты ко мне пристал? Ты не видишь, что я занят?

Занят тем, что бьешь себя в грудь. Занят тем, что ставишь банки трупу.

Покажи свои ноги!

Что?

Я тебе поверю, если ты покажешь мне ноги!

Тут-то он и исчез, потому что, как известно, у всех чертей, от самого маленького бесенка до печально известного благодаря Талмуду Кетева Мерири, [525] Кетев Мерири («Мор лютый») — прозвище одной из фигур еврейской демонологии. Это выражение встречается во Втор., 32:24, в качестве имени демона упоминается в мидрашах, в Вавилонском Талмуде и других источниках. есть гендзен-фислех, гусиные лапки, — и еще это слово означает «кавычки».

Подначки моего чертика не давали мне покоя. Не столько задача стать нью-йоркским евреем, сколько упоминание вдов, которое заставило меня вспомнить об Эвелин. [526] Лихт Эвелин (1905–1993) — художница и учительница рисования. О нетребовательной Эвелин, которая месяцами ждала моего звонка.

Где конкретно будет ее место в списке еврейских вдов? Конечно, не среди женщин-борцов, вроде Эстер Маркиш, или вдов — хранительниц традиции, вроде Эстер Рохман. После безвременной смерти Лейбла в возрасте шестидесяти лет Эстер пыталась поддерживать у себя открытый дом. Я слышал, что люди все еще приходили к ней на чай, компот и домашний ореховый пирог, несмотря на пустующее место во главе стола. Одно было несомненно: Эвелин не входила ни в список Хоу, ни в какой другой.

Если бы не разговор с Бенджамином Хрушовским, моим учителем и уроженцем Вильно, считавшим Михла Лихта [527] Лихт Михл (1893–1953) — идишский поэт и переводчик. Уроженец России, с 1913 г. жил в США. великим нераскрытым талантом; если бы не моя лекция на тему «Три еврейских модерниста: Глатштейн, Лейелес [528] А. Лейелес (псевдоним Аарона Гланца, 1889–1966) — идишский поэт. Уроженец Польши, с 1909 г. жил в США. и Лихт» в Еврейской публичной библиотеке в Монреале; если бы не старый друг Михла Шийе Таненбаум, который просматривал идишскую прессу в поисках любых упоминаний имени Лихта, — я бы с ней и не встретился.

Мне передали из Монреаля записку, написанную изящным почерком по-английски, с приложенным к ней приглашением на мою лекцию, на котором имя Лихта было обведено синей ручкой. Записка была от Эвелин, приглашавшей меня в гости, когда я буду в Нью-Йорке. Обратным адресом значился дом 80 по улице Ла-Саль — я хорошо знал этот многоквартирный дом в районе Морнингсайд-Гарденс, потому что он находился всего в одном квартале от Семинарии. «Радость человеческая, — всегда говорила мне мама, — лежит у самого порога».

Эвелин была прямой противоположностью мамы. Во-первых, она была миниатюрной. Женщина, встретившая меня у двери, была очень похожа на барышню с архивных фотографий, которые мне попадались, разве что немного располневшей и больше не носившей прическу пажа. Она говорила высоким голосом, в ее речи слышалось достоинство, достойной была и ее небольшая квартира. Ее излюбленная цветовая гамма отличалась от маминой — она ненавидела приглушенные «цвета менопаузы» — и во время нашей первой встречи она была в светло-желтой блузке, поверх которой был надет простой темно-красный джемпер. Стены в ее доме, как и у мамы, были увешаны картинами маслом или пастелью, только все эти пейзажи и натюрморты были ее собственной кисти. Пейзажи она писала во время ежегодных летних каникул в итальянском городе Сорренто. Самым удивительным было ее меню. На протяжении следующих десяти лет она потчевала меня историями, сопровождаемыми чаем, джемом и тостами, — тостами, сделанными из простого белого хлеба из ближайшего магазина. Американцы, даже художники, и вправду это едят.