Моисей Кроль - Страницы моей жизни

Гибель императора Александра II была большой победой с точки зрения Исполнительного комитета партии, но она в то же время была для «Народной воли» ее смертным приговором. Партия не только потеряла своих лучших вождей, но, можно сказать, что весь ее генеральный штаб был разгромлен. Хотя большинство членов Исполнительного комитета спешно покинули Петербург, чтобы быть подальше от центра рассвирепевшей после смерти Александра II реакции, все же многие из них очень скоро попали в руки жандармов.

В Петербурге тайная полиция напрягала все свои силы, чтобы выловить опасных революционеров. Как уже было указано выше, 10 марта была на улице арестована Перовская, которая ни за что не хотела покинуть столицу. 1 апреля; был захвачен Исаев, а юных революционеров было арестовано в эти дни несчетное количество.

Началась безжалостная расправа со студенческой молодежью. Арестовывали учащихся массами. Значительная часть их были высланы из Петербурга на родину, среди этих пострадавших оказался и я.

Произошло это так.

Зная, что учащиеся высших учебных заведений представляют собою очень важный резерв революционно настроенных элементов, жандармы пользовались каждым подходящим и неподходящим поводом, чтобы вырвать из студенческой среды эти ненавистные ей элементы. В Петербургском университете демонстрация 8 февраля дала жандармам оружие для расправы с неблагонадежными студентами. Атака на них началась с того, что агенты охранки стали в университете распространять слух, будто выступления Когана-Бернштейна и Подбельского на торжественном акте не только не встретили сочувствия со стороны рядового студенчества, но и вызвали в его среде негодующий протест. Это была провокационная ложь, которая достигла своей цели. Несколько моих товарищей, и в их числе студент четвертого курса филологического факультета Шатилов, чтобы опровергнуть эту ложь, стали собирать подписи студентов, вполне одобрявших образ действий Когана-Бернштейна и Подбельского. Было уже собрано много сот подписей, когда декан филологического факультета, профессор Орест Миллер вызвал к себе через курьера студента Шатилова для объяснений, попросив его захватить с собою листы с подписями. И между Шатиловым и Орестом Миллером разыгралась такая сцена.

– Зачем вы собираете подписи? – спросил профессор Миллер Шатилова.

– Чтобы доказать, что Коган-Бернштейн и Подбельский выражали волю и настроение подавляющего большинства студенчества, – ответил Шатилов.

– Покажите-ка мне листы с подписями, – попросил профессор Миллер.

Шатилов их ему передает.

– Эти листы я представлю полиции, – сказал Миллер, принимая их из рук Шатилова.

Как только Миллер произнес эти слова, Шатилов вырвал из его рук листы и изорвал их в мелкие клочки. За такой дерзкий поступок Шатилов был предан университетскому суду. Но как только стало известно, что профессора университета собираются судить Шатилова, сотни студентов стали требовать, чтобы их судили вместе с Шатиловым, так как каждый из них поступил бы точно так же, как и он.

И всех их, действительно, предали суду, причем большинство «подсудимых» были приговорены к аресту в стенах университета на сроки от трех до семи дней, но человек около пятнадцати были исключены из Петербургского университета на год без права поступления в другие университеты. И в эту категорию исключенных попал и я.

Мое преступление заключалось в том, что, когда председатель суда спросил меня, за что я так резко осуждаю профессора Миллера, я откровенно ответил:

– За то, что Миллер вел себя во время объяснения с Шатиловым не как профессор, а как охранник.

Этот мой ответ возмутил почтенную судебную коллегию, и меня выбросили из университета, а жандармы меня выслали на родину.

Так прервалась на целый год моя революционная работа в Петербурге.

Когда я в апреле 1882 года вернулся снова в Петербург, я узнал о страшном опустошении, произведенном жандармами в тамошних революционных организациях. Большинство моих товарищей, с которыми я работал в кружке, были арестованы. Коган-Бернштейн был пойман в Москве, когда он расклеивал прокламации. Подбельского арестовали одновременно с членом Исполнительного комитета Исаевым. Каковский умирал от чахотки в Петропавловской крепости. Мои житомирские товарищи – Введенский и Кампанец – сидели в предварилке и ждали высылки в Сибирь.

Но хуже всего было то, что Исполнительный комитет был почти весь разгромлен. В июне 1882 года была захвачена на Васильевском острове динамитная мастерская партии и взяты жившие в ней Прибылев, Гроссман и застигнутый там знаменитый Клеточников. Тогда же были арестованы Анна Павловна Корба, Грачевский и Телалов.

Словом, произошло то, на что партия менее всего рассчитывала: после смерти Александра II Россия не только не вздохнула свободнее, но царь Александр III открыл эру самой свирепой реакции, и на долгие, долгие годы.

«Народная воля» в своей дуэли с Александром II победила, но эта победа принесла ей и собственную гибель. Жандармы с яростью взялись ее уничтожать. Истекая кровью, партия героически боролась за свою жизнь, но враг оказался сильнее ее, и ее фатальный конец был неминуем.

Осенью 1882 года партийного центра в Петербурге больше не существовало. Уцелело ли хоть небольшое ядро Исполнительного комитета, было неизвестно; во всяком случае, связи революционных групп с комитетом были оборваны. Во всех высших учебных заведениях снова кипела и бурлила прибывшая из провинции молодежь, но студенческие круги потеряли лучших и талантливейших руководителей.

Центральный революционный студенческий кружок, в который я вошел тотчас же по возвращении в Петербург, тоже потерял большинство своих членов, и нам, уцелевшим его членам, пришлось взять на себя сизифову работу по восстановлению связи между остатками разгромленных студенческих кружков и, что было еще труднее, временно исполнять функции партийного центра.

В тот момент наш центральный кружок состоял из четырех-пяти человек, в число коих входили Лев Штернберг, Альберт Львович Гаусман и я.

Времена изменились, сильно также изменились условия работы, поэтому было необходимо переменить и нашу революционную тактику.

В то время как в 1880–1881 годах партия расценивала студенческие беспорядки как положительное явление, мы должны были признать, что эти беспорядки наносили революционному движению огромный вред тем, что давали жандармам возможность вылавливать самые активные и способные силы студенческой молодежи.

Поэтому наш центральный студенческий кружок решил вести осторожную, но систематическую агитацию, чтобы революционные кружки по возможности не принимали участия в студенческих демонстрациях и беспорядках.