Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

В том же 1898 году Александр Блок поступает на юридический факультет Петербургского Университета, может быть, не столько увлечённый юриспруденцией, сколько в бессознательном подражании отцу. Занимает же его в эту пору главным образом поэзия. Однако первая попытка напечататься, приведшая начинающего поэта в журнал «Мир Божий», оканчивается неудачей, столь обидной, что Блок уже подумывает об актёрской карьере и даже берёт уроки декламации в театральной школе М.М. Читау.

Но поэзия не отпускает. Блок, до той поры показывавший свои стихи только матери, теперь, усомнившись в собственных поэтических претензиях, начинает искать более объективных оценок. Отсюда и посещение университетского кружка изящной словесности, и участие в студенческом литературном сборнике. желание восполнить пробелы в стихотворной технике и научиться мастерству возбуждает в молодом авторе интерес к символистам – корифеям тогдашней поэзии. Он даже решается отправить свои стихи в московский альманах, редактируемый самым влиятельным из них – Валерием Яковлевичем Брюсовым. Впрочем, по назначению посылка не дошла.

Под впечатлением от Константина Бальмонта, Владимира Соловьёва, Фёдора Сологуба, которых в эту пору презрительно именовали декадентами, Александр Блок столь пылко и помногу говорит о стихах, что проницательная Любовь Дмитриевна заподозрила в нём тайного поэта. И в 1901 году, когда он уже в течение трёх лет сочинял стихи, в ответ на прямой вопрос Менделеевой юноша признался, что да, пишет. До этого держал в секрете, а тут стал приносить и показывать свежее, только что написанное, по большей части посвящённое ей.

Предчувствие не обмануло Блока. Ему и в самом деле предстояло пасть «и горестно, и низко, не одолев смертельные мечты». То ли Вечная женственность, к которой он обратился в этом стихотворении действительно изменит облик, и Александр однажды не найдёт и следа Её в телесной оболочке полюбившейся ему девушки, то ли Её там никогда и не было? Увы, иллюзии имеют свойство рассеиваться…

Именно 1901-ый год поставил Блока перед мучительнейшей загадкой – поэт он или не поэт? Впервые приобрело глубоко личный смысл прежде чуждое и абстрактное слово – призвание. Юноша спешит освободиться от почти машинальной, по инерции, учёбы на юридическом и подаёт прошение о переводе на славяно-русское отделение историко-филологического факультета. А вскоре следует и вдвойне мучительное, уже в Петербурге, обращение к любимой – что она думает об его стихах? И неправдоподобно, сказочно щедрый ответ. Оказывается: Любовь Дмитриевна считает его поэтом не меньше Фета. Она так и сказала – «не меньше Фета». А ведь Фета они едва ли ни боготворили…

Каковы же в эту пору отношения Александра с самой девушкой, с Любовью Дмитриевной? Ведь его первые стихотворения – только неверная тень этих отношений, заведомо обречённая попытка выразить невыразимое. Отношения эти трудны и мучительны. Причём – для обоих. И причина – в нём, в его усложнённо-поэтическом мировосприятии. Особенно в силу воздействия символистской зауми и мистической фантасмагории поэта-философа Владимира Соловьёва. Катастрофическое искажение масштабов. Всё – с космическим размахом, всё – с прописной буквы. Реальное, земное становится исчезающе малым перед космогонией псевдо религиозного бреда. Такова главная сущность этого литературного течения, ибо символизм не что иное, как поэтический бунт против Бога, утверждающий иллюзорность реального и реальность мечты.

И уже предвосхищена трагедия молодой пары. Именно предчувствие этой трагедии то и дело удерживает их, останавливает в естественном любовном стремлении друг к другу. И, если Блок внутренне готов принять свою любовь с трагедией, и даже тем радостнее, что с трагедией, то Менделеева попросту пугается этого тумана, которым переполнен её возлюбленный, ждёт от него гораздо более простых слов и действий. А не дождавшись, мучается, да так, что уже и ждать долее не в силах. Да и стихи его при всей их красоте не очень-то понятны:

31 ДЕКАБРЯ 1900 ГОДА

И что это – «смерти давнее признанье»? Уж ни его, ни Блоковское ли, которое она так долго и так напрасно ждёт?

Только осенью 1902 года после бала в Дворянском собрании, когда Александр провожал Любу, произошло это столь долгожданное и столь запоздалое объяснение. Должно быть, поэтому, ввиду душевного потрясения девушки, оно запечатлелось в её памяти не слишком конкретно: «Как начал – не помню, но, когда мы подходили к Фонтанке, к Семёновскому мосту, он говорил, что любит, что его судьба – в моём ответе. Помню, я отвечала, что теперь уже поздно об этом говорить, что я уже не люблю, что долго ждала его слов и что, если прощу его молчание, вряд ли это чему-нибудь поможет. Блок продолжал говорить как-то мимо моего ответа, и я его слушала… В каких словах я приняла его любовь, что сказала – не помню, но только Блок вынул из кармана сложенный листок, отдал мне, говоря, что, если б не мой ответ, утром его уже не было бы в живых». Развернув листок, ниже даты и Блоковского адреса Люба прочитала:

«В моей смерти прошу никого не винить. Причины её вполне «отвлечённы» и ничего общего с человеческими отношениями не имеют. Верую во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь, чаю Воскресения из мёртвых и Жизни Будущего Века. Аминь.

Примечательно, что ещё никем не признанный юноша определяет себя столь решительно – поэт. И другая любопытная деталь: двумя десятками лет позднее, уже незадолго до реальной смерти, Александр Александрович напишет одному из своих друзей, что «слов неправды никогда в жизни не говорил». Не говорил – может быть, но тут написал: «ничего общего с человеческими отношениями не имеет». Однако то, что было бы неправдой в юности, впоследствии, перебелённое жизнью, окажется истиной, ибо причиною гибели Блока станут его отношения… с Революцией, действительно – нечеловеческие.