Наталья Кончаловская - Волшебство и трудолюбие

Надо представить себе, что это была за дорога, если Жюльетта, привыкшая ко всему, запомнила ее как самую трудную в жизни.

Конечно, в гостинице на Байкале уже все спали, но какая-то дежурная, сжалившись над старой дамой, напоила ее чаем и препроводила в номер, где Жюльетта камнем рухнула в постель и проспала до полудня. Проснувшись, она первым долгом бросилась к окну. Раздернув занавески и распахнув его, она увидела то, за что по ее темпераменту стоило бы целую неделю ждать самолета и болтаться в автобусе по бездорожью. Перед ней синела нескончаемая гладь озера, к которому горными отрогами сбегали хвойные леса. И все это зыбилось и сверкало под солнцем, в немыслимо чистом, прозрачном воздухе, какого Жюльетта еще никогда не вдыхала. Тишина и сверкание, дикие ароматы и царственность! Наконец-то сбылась мечта, больше, пожалуй, и желать уже нечего!

Туристы оказались немцами, и Жюльетта заменила им переводчицу, какую-то не очень опытную таежную особу. Жюльетта подружилась с молодым японцем — студентом из МГУ, отлично знавшим русский язык. А главное — подружилась с байкальским лодочником и упросила его повозить ее вдоль берега в лодке. Тайная цель была — хоть раз искупаться в Байкальском озере. В гостинице туристам строго было запрещено купаться. «Вода девять градусов. Нам утопленников не надо!» — предупреждал директор. Однако Жюльетта, заранее надев купальник под платье, упросила лодочника разрешить ей прыгнуть в воду хоть на секунду. Тот, заинтересовавшись чудаковатой старухой, приготовил спасательный круг и подплыл поближе к берегу, где не так глубоко. Жюльетта скинула платье и спустилась в прозрачную голубую воду. Понятно, что она тут же вынырнула как ошпаренная. Лодочник помог ей растереться полотенцем.

— А все-таки искупалась! — в восторге вопила Жюльетта, стуча зубами и кутаясь в полотенце.

— Но я тебе скажу, — рассказывала мне потом Жюльетта, — это было чудо! Вода обжигает тело, о том, чтобы плавать, и разговора нет. Но силу этот ожог придает необычайную!

— Слушай, Жук, но ведь ты же могла утонуть от судороги!

— Ну и что? Я бы мечтала утонуть в Байкале! Представляешь, сколько было бы разговоров в нашем квартале! — смеялась Жюльетта.

— А нам какой бы ты устроила сюрприз! — возмущалась я.

— Красота! Схоронили бы меня на Немецком кладбище, в склепе Форштремов. Я как раз там недавно была, стоит, как и раньше, видно, ждет меня, — острит Жюльетта, — я ведь всегда мечтала умереть в России, чтоб меня хоронили по православному обряду. Уж очень я не люблю католических похорон. Холодно, официально, равнодушно. А тут какой бы был фурор — мадам Кюниссе утонула. Где? В Байкальском озере! Вот шуму было бы! — смеялась Жюльетта. — Знаешь, я послала с Байкала двадцать пять открыток моим парижанам. Я же выиграла пари!

Она вытащила из сумки еще одну открытку:

— А это — тебе, на память. Вот как раз в этом-то заливчике я и искупалась!

Мы снова сидим у нас на никологорской террасе. Внизу по дорожкам с визгом и хохотом обгоняют друг друга на велосипедиках мои маленькие внуки. Жюльетта смотрит на них и вдруг мечтательно заявляет:

— Ты знаешь, а я снова стала прабабушкой.

— Что, у Сильвии второй ребенок?

— Не-е-ет. У Пьера родилась дочка.

— Как — у Пьера? Ему же шестнадцать лет. Он же еще школьник? А мать кто?

— Учительница из его же школы, Коринна Леру. Ей около сорока лет, — смеется Жюльетта. — Решила просветить Пьера. Говорит, что ей нужен здоровый ребенок. Замуж выходить не за кого. Все мужики — бездельники. Ребята постарше пьют, колются наркотиками, от них дети здоровыми быть не могут. А Пьер малый еще не испорченный. Она за ним следит. Он хоть учиться хорошо стал…

— Но ведь это же ужасно! — возмущаюсь я. — Она же ему в матери годится.

— По-моему, это не имеет значения, хотя сын Поль и Жаклина были так же, как и ты, в ужасе. А она заявила, что ей ничего от них не надо, ни прав, ни наследства, ни помощи. Женить на себе Пьера она не собирается, ей только нужен здоровый ребенок. А ребенок прелесть, девочка, и назвала она ее Аурелией. Я у них была в Пуйи. И такую увидела красотку, толстенькую, розовую, просто принцесса! Вот все кричат: незаконная, незаконная, а по-моему, если уж родилась на свет, то чем же она виновата? Живет, растет — вполне законная. Это раньше бывало, если девушка забеременеет, то уж либо в Сене топиться надо, либо тайно в деревне родит, там и оставит ребенка. Внебрачный ребенок считался позором. Требования общества, традиции, приличия, устои. А сейчас какие там устои? С молодежью родители не справляются. Время другое… Да я же знаю: как только Поль и Жаклина увидят эту прелесть Аурелию, так тут же влюбятся в нее. А Пьер хоть учиться стал лучше, мадемуазель Леру за ним следит и помогает ему в уроках. Она так и сказала: я его сама женю на хорошей девушке…

Вот так Жюльетта в самых трудных положениях находит положительные выходы. Такова ее философия. Она считает, что когда человек умирает, то все плохое уходит с ним, а хорошее, то, что пошло людям на пользу, останется. И она права. Как-то я говорила с ней по телефону, и она в восторге сообщила мне:

— Ты знаешь, Поль и Жаклина подружились с учительницей, Новый год справляли вместе с детьми, с внуками. И все было — и елка, и подарки, и угощение. И все были счастливы…

А потом жизнь перетряхнула все отношения. Учительнице, Коринне Леру, некогда было возиться с дочерью, она наняла какую-то старуху, которая совсем никогда не воспитывала детей и делала бог знает что. Тогда Поль и Жаклина забрали к себе Аурелию.

И теперь Жюльетта, приезжая в Пуйи, очень любит прогуливаться с правнучкой, которой два года, но она необычайно сообразительна и говорлива.

— Недавно мы пошли с ней к Полю, туда, где он пропахивал на тракторе землю для посева, — рассказывала Жюльетта. — Так она всю дорогу болтала, да такие занятные вещи!..

Жюльетта, старый друг мой с вечно молодым духом… Я вижу ее на вспаханной земле, ведущей за ручку прелестную маленькую правнучку. Где-то впереди тарахтит трактор неудавшегося археолога.

И своими сухими, легкими ступнями Жюльетта с удовольствием бредет рядом с семенящими крохотными башмачками Аурелии по борозде взрытой, свежей, дразнящей своим запахом земли, в которой-то, может быть, и есть единственная известная правда, неколебимая истина. Все равно, будь то земля русская, французская, норвежская или африканская, но только на ней держится жизнь человека, который, по мудрому древнему слову, «из земли вышел, в землю и отыдет».

— Так что же вы почувствовали, когда сели в поезд? Боль в сердце?

— Нет, скорее — удушье и боль в середине груди, что-то вроде стенокардии…