Шерил Стрэйд - Дикая

Муж Кристин, Джеф, сделал мне сэндвич, пока я мылась. Когда я вышла из ванной, он лежал на тарелке, разрезанный по диагонали и гарнированный кукурузными чипсами и маринованным огурчиком.

— Если захотите добавить туда побольше мяса, на здоровье, — проговорил Джеф, подталкивая через стол ко мне тарелку с холодной нарезкой. Он был симпатичный и пухленький, с волнистыми темными волосами, седеющими на висках. Присяжный поверенный, как сказала мне Кристин за время нашей недолгой прогулки от ресторана до их коттеджа. Они жили в Сан-Франциско, но каждый год первую неделю июля проводили здесь.

— Может быть, еще пару ломтиков… Спасибо, — проговорила я, потянувшись за индейкой с деланым равнодушием.

— Она органическая, если это имеет для вас значение, — добавила Кристин. — И выращена в гуманных условиях. Мы стараемся работать над собой в этом направлении, насколько возможно. Ты забыл про сыр, — попрекнула она Джефа и пошла к холодильнику. — Хотите немного укропного сыра к сэндвичу, Шерил?

— Да нет, спасибо, — сказала я из вежливости, но она все равно отрезала несколько ломтиков и принесла мне, и я слопала его настолько быстро, что она отошла к другому столу и нарезала еще, не говоря ни слова. Потом раскрыла пакет с хлебом и положила еще несколько кусков на мою тарелку, достала банку с рутбиром и поставила ее передо мной. Даже если бы она вывалила передо мной весь свой холодильник, я бы съела все до последней крошки. — Спасибо, спасибо большое, — говорила я всякий раз, как она выставляла на стол новые продукты.

Даже если бы она вывалила передо мной весь свой холодильник, я бы съела все до последней крошки.

За дверями кухни, раздвижными, стеклянными, я видела двух дочерей Джефа и Кристин. Они сидели на веранде в одинаковых креслах, листая журналы Seventeen и People, заткнув уши наушниками.

— Сколько им лет? — спросила я, кивая в сторону девочек.

— Шестнадцать и почти восемнадцать, — ответила Кристин. — Второй и третий курсы колледжа.

Девушки почувствовали, что на них смотрят, и оторвались от чтения. Я махнула им рукой, и они робко помахали в ответ, прежде чем вернуться к своим журналам.

— Я порадовалась бы, если бы они сделали что-то подобное тому, что делаете вы. Если бы они могли быть такими же отважными и сильными, как вы, — проговорила Кристин. — Хотя, может быть, и не настолько отважными. Думаю, я бы до смерти боялась отпустить в такой поход, как ваш, кого-то из них. Скажите, а вам не страшно вот так, совсем одной?

— Иногда, — пожала я плечами. — Но не настолько, как может показаться.

Вода капала с моих мокрых волос на грязную рубашку. Я сознавала, что от моих вещей здорово несет, хотя под ними я чувствовала себя чище, чем все последнее время. Душ был почти священным переживанием после многих дней потения и замерзания в одной и той же пропотевшей одежде, горячая вода и мыло обжигали, сдирая с меня грязь. Я заметила на дальнем конце стола несколько книг — «Случка» Нормана Раша, «Тысяча акров» Джейн Смайли и «Корабельные новости» Анни Пру. Это были книги, которые я читала и любила, их обложки казались мне знакомыми лицами. Уже один только их вид создал у меня такое ощущение, будто я оказалась почти дома. Может быть, Джеф и Кристина позволят мне остаться здесь, с ними, мелькнула абсурдная мысль. Я могла бы быть такой, как одна из их дочерей, читать журналы и загорать на веранде. Если бы они это предложили, я бы согласилась.

Может быть, Джеф и Кристина позволят мне остаться здесь, с ними, мелькнула абсурдная мысль. Я могла бы быть такой, как одна из их дочерей, читать журналы и загорать на веранде.

— Хотите почитать? — спросила Кристин. — Мы все только этим и занимаемся, когда приезжаем сюда. Таково наше представление об отдыхе.

— Чтение — это моя награда в конце дня, — сказала я. — Сейчас у меня с собой книга Флэннери О’Коннор «Полное собрание рассказов».

В моем рюкзаке по-прежнему лежала целая книжка. Я не стала сжигать ее, страница за страницей, помня, что из-за снега и изменений в программе похода неизвестно, когда я доберусь до своей следующей коробки с припасами. Я уже дочитала ее до конца и начала заново накануне вечером.

— Тогда можете взять одну из этих, — предложил Джеф, приподнимаясь, чтобы взять в руки «Случку». — Мы их уже прочли, и не один раз. Или, если эта не в вашем вкусе, возьмите другую, — добавил он и удалился в спальню, расположенную за кухней. Через минуту он вернулся с толстым томом Джеймса Миченера в бумажной обложке, который водрузил рядом с моей, теперь опустевшей, тарелкой.

Я бросила взгляд на обложку книги. Она называлась «Роман», я никогда о ней не слышала и не читала ее, хотя Джеймс Миченер был любимым писателем моей мамы. И только когда я пошла в колледж, я узнала, что в этом, оказывается, есть нечто неприличное. «Писатель-развлекатель для массового читателя», — фыркнул один из моих преподавателей, когда спросил, какие книги я читаю. Миченер, наставительно сказал он, не тот писатель, которого мне стоит читать, если я действительно хочу сама стать писательницей. Я чувствовала себя полной дурой. Все свои подростковые годы я считала себя утонченной и искушенной, погружаясь в мир «Польши» и «Дрифтеров», «Космоса» и «Саёнары». В первые же месяцы в колледже я быстро усвоила, что ничего не понимаю в том, какой писатель действительно важен, а какой — нет.

— Ты же знаешь, что это не настоящая книга, — пренебрежительно бросила я матери, когда кто-то подарил ей «Техас» Миченера на Рождество.

— Да что ты, правда? — мать взглянула на меня загадочно, явно забавляясь.

— Я имею в виду — это же не серьезная литература. Не настоящая литература, которая стоит твоего времени, — уточнила я.

— Ну, как ты, возможно, знаешь, мое время никогда так уж много не стоило, поскольку я никогда не получала ничего выше минимальной зарплаты, да и ради нее-то мне приходилось вкалывать, как римской рабыне. — Она легко рассмеялась и похлопала меня по плечу ладонью, без усилий ускользнув от моего осуждающего взгляда, как она всегда и делала.

Когда моя мать умерла и женщина, на которой со временем женился Эдди, переехала к нам, я забрала с собой все книги, которые хотела забрать, с маминой полки. Я взяла те, которые она купила в начале 1980-х, когда мы перебрались на собственную землю: «Энциклопедию органического садоводства» и «Двойную йогу». «Дикие цветы севера» и «Одежду из лоскутков». «Мелодии для дульцимера» и «Основы хлебопечения». «Использование целительных растений» и «Я всегда ищу в словаре слово „вопиющий“». Я взяла книги, которые она читала мне главу за главой, пока я сама не научилась читать: несокращенные варианты «Бэмби», и «Черного красавчика», и «Большой дом в маленьких лесах». Я взяла книги, которые она покупала, уже будучи студенткой колледжа, в последние годы своей жизни: «Священный обруч» Полы Ганн-Аллен и «Женщина-воин» Максины Хонг-Кингстон, «Мост, который называется моей спиной» Черри Морага и Глории Анзалдуа и «Моби Дик» Германа Мелвилла, «Гекльберри Финн» Марка Твена и «Листья травы» Уолта Уитмена. Но книги Джеймса Миченера — те, которые мама любила больше всех, — я не взяла.