Шерил Стрэйд - Дикая

К одиннадцати часам я завернула за поворот и увидела зеленый внедорожник, припаркованный на обочине дороги.

— Эй! — позвала я, гораздо осторожнее, чем в те моменты, когда выкрикивала это слово над белой пустыней. Никто не отозвался. Я подошла к машине и заглянула внутрь. Поперек переднего сиденья лежал свитер с капюшоном, на приборной доске стояла картонная чашечка с кофе, там и сям виднелись другие предметы, напоминавшие мою прежнюю жизнь. Я пошла дальше по дороге и шла с полчаса, а потом услышала позади приближавшийся рокот мотора и повернулась.

Это был тот самый зеленый внедорожник. Через пару минут он резко затормозил рядом со мной, за рулем был мужчина, а на пассажирском сиденье — женщина.

— Мы едем в Пэкер-Лейк-Лодж — если хотите, подвезем вас, — проговорила женщина, опустив стекло.

Сердце мое упало, хотя я поблагодарила ее и забралась на заднее сиденье. Пару дней назад я читала о Пэкер-Лейк-Лодж в своем путеводителе. Я могла бы выбрать боковой маршрут к нему в тот день, когда вышла из Сьерра-Сити, но решила миновать его, предпочтя оставаться на МТХ. Пока мы ехали, я буквально чувствовала, как все мое продвижение на север отматывается в обратную сторону. Все километры, которые я с такими мучениями прошла, были потеряны меньше чем за час; и все же находиться в этой машине было для меня просто раем земным. Я протерла пятнышко на запотевшем стекле и наблюдала, как мимо проносятся деревья. Предел нашей скорости, пока мы ползли по поворотам дороги, составлял, вероятно, километров 30 в час, но мне все равно казалось, что мы едем безрассудно быстро. И земля обретала общие черты вместо конкретных, больше не принимая меня, но молча отступая в сторону.

Пока мы ехали, я буквально чувствовала, как все мое продвижение на север отматывается в обратную сторону. Все километры, которые я с такими мучениями прошла, были потеряны меньше чем за час.

Я думала о том лисе. Гадала, вернулся ли он к поваленному дереву, задумался ли, куда я делась. Вспомнила тот момент, когда он исчез среди деревьев, и я позвала маму. После этого мгновенного смятения воцарилось безмолвие — безмолвие того рода, которое, казалось, содержит в себе все. И птичьи песни, и скрип деревьев. И умирающий снег, и невидимую журчащую воду. И сверкающее солнце. И невозмутимое небо. И пистолет, в стволе которого не было пули. И маму. Всегда — маму. Маму, которая никогда не придет ко мне.

Уже сам по себе вид Пэкер-Лейк-Лодж подействовал на меня, как удар. Это был ресторан. С едой. А я с тем же успехом могла быть немецкой овчаркой. Я учуяла его сразу же, как выбралась из машины. Поблагодарила пару, которая подвезла меня, и все равно пошла к маленькому зданию, оставив Монстра на крыльце, прежде чем войти внутрь. Там было полным-полно туристов, большинство из них арендовали отделанные в деревенском стиле коттеджи, окружавшие ресторан. Похоже, они не обращали внимания на то, как я пялилась на их тарелки, пробираясь к стойке. На ней были стопки блинчиков, окруженные юбочками из бекона, красиво уложенная кучками яичница-болтунья и — на это смотреть было больнее всего — чизбургеры, похороненные под зубчатыми холмами картошки фри. Один их вид приводил меня в неистовство.

— Что там слышно об уровне снега к северу отсюда? — спросила я женщину, которая работала за кассой. Мне ясно было, что она здесь начальница — по тому, как ее глаза следили за официантками, пока она двигалась вдоль конторки с кофейником в руке. Я никогда не встречалась с этой женщиной, но работала на таких, как она, тысячу раз. Мне пришло в голову, что я могла бы спросить у нее насчет работы на все лето и сойти с маршрута.

— Практически везде на бо́льших высотах, чем здесь, сплошные завалы, — ответила она. — Все, кто проходил мимо в этом году, сошли с маршрута. Вместо этого народ идет вдоль шоссе Голд-Лейк.

— Шоссе Голд-Лейк? — переспросила я озадаченно. — А здесь в последние несколько дней не проходил мужчина? Его зовут Грэг. Ему чуть за сорок. С каштановыми волосами и бородой.

Она покачала головой, но одна из официанток вклинилась в наш разговор, сказав, что она недавно разговаривала с туристом, который отвечал этому описанию, хотя по имени она его не знала.

— Если хотите поесть, можете присесть здесь, — проговорила женщина.

На конторке лежало меню, и я взяла его, просто чтобы посмотреть.

— У вас есть что-нибудь, что стоит шестьдесят центов или меньше? — спросила я ее шутливым тоном, настолько тихо, что голос мой был едва слышен из-за шума.

— Семьдесят пять центов — и вы получите чашку кофе. Добавка бесплатно, — ответила она.

— Ну, на самом деле у меня с собой обед в рюкзаке, — ответила я и пошла к двери мимо отставленных в сторону тарелок, на которых были горками свалены совершенно съедобные остатки еды. На них не позарился бы никто, кроме меня, медведей и енотов. Я мужественно дошла до крыльца и уселась рядом с Монстром. Вытащила из кармана свои 60 центов и уставилась на серебристые монетки в своей ладони, будто они могли умножиться, если смотреть на них достаточно долго. Я думала о ждущей меня в Белден-Тауне коробке с двадцатью долларами внутри. Я была смертельно голодна, и действительно обед лежал в моем рюкзаке, но я пребывала в слишком глубоком унынии, чтобы съесть его. Вместо этого я принялась перелистывать страницы путеводителя, снова пытаясь придумать новый план.

— Я подслушала, как вы в ресторане разговаривали о Маршруте Тихоокеанского хребта, — проговорила какая-то женщина. Средних лет, стройная, вытравленные до белизны волосы подстрижены в стильный «боб». В каждом ухе — по маленькой бриллиантовой сережке.

— Я иду по нему второй месяц, — сказала я.

— О, по-моему, это просто потрясающе! — улыбнулась она. — Мне всегда было любопытно, какие люди это делают. Я знаю, что тропа пролегает там, наверху, — проговорила она, махнув рукой в сторону запада, — но я на ней никогда не бывала. — Она подошла ближе, и какое-то мгновение мне казалось, что она вот-вот меня обнимет, но она лишь похлопала меня по плечу. — Но вы же не одна или… — Когда я кивнула в ответ, она рассмеялась и прижала руку к груди. — Бога ради, а что по этому поводу думает ваша мама?

Я пошла к двери мимо отставленных в сторону тарелок. На них были горками свалены совершенно съедобные остатки еды, на которые не позарился бы никто, кроме меня, медведей и енотов.

— Она умерла, — проговорила я, слишком расстроенная и голодная, чтобы смягчить свой ответ извиняющимся тоном, как делала обычно.

— Боже ты мой! Как ужасно! — На груди у нее болтались солнечные очки, висевшие на шнурке из блестящих светлых бусин. Она поймала их и надела. Ее зовут Кристин, сказала она мне, они с мужем и двумя дочерями-подростками снимают коттедж неподалеку. — Не хотите зайти к нам и принять душ? — спросила она.