Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

Олег сидит в основном дома, ничего не пишет. У него какие-то неприятности в семейной жизни (но это – между нами). О книжке Метченко я заказал Дрягину. Что из этого выйдет, пока сказать трудно. Вообще со статьями не так хорошо. Не знаю, что буду печатать в № 12. Как твоя работа? Подумай, м. б., какой-нибудь раздел приспособишь для журнального варианта. И. Захорошко (ответственный секретарь «Молодой гвардии». – В. П.) ушел работать в «Дружбу народов» зав. отд. культуры. Он не знает, куда попал!.. В. Яковенко из Гослитиздата утвердили первым зам. Ан. Иванова. После отпуска он выйдет на работу. Вот и все новости.

Кланяюсь твоей семье и Коктебелю.

Будь здоров.

Вл. Семенов».

Всего лишь год тому назад два отдела ЦК КПСС были озабочены тем, что я продолжаю работать в журнале и после постановления Секретариата ЦК КПСС о журнале, в котором были обнаружены якобы ошибки идеологического характера, а теперь, словно позабыв об этом решении, награждают журнал в связи с 50-летием его существования орденом. Ах, пути господни действительно неисповедимы, никто сегодня не знает завтрашнего дня. Таковы у нас были руководители страны и правящей партии.

Но море, теннис, забавные разговоры с Ванюшкой, любимая жена рядом – все это в непередаваемой совокупности быстро развеяло грустные мысли. Тем более что перед этим я получил открытку от Михаила Петровича Лобанова, ратоборца-«молодогвардейца»:

«30/IV-72.

Дорогой Виктор!

С Первомаем! Главное – здоровья тебе и душевного равновесия. На днях вернулся я из Дубулт, после 1-го мая забираю твою рукопись и вникаю в твою мудрость, – о последствиях чего и сообщу тебе. Купайся и бодрствуй. Обнимаю. М. Лобанов».

Значит, думаю я, рукопись второго сборника статей «Родные судьбы», который я отдал в издательство «Современник» перед самым отъездом в Коктебель, вскоре будет в надежных братских руках, а это давало уверенность, что будет справедливое и честное мнение известного писателя-единомышленника.

И еще одно скромное послание получил я из журнала «Волга», где были напечатаны мои две статьи «Россия – любовь моя», так переполошившие обкомовских работников, вынужденных отмежеваться от журнала в статье, опубликованной в местной партийной газете, об этом писал мне Николай Шундик. Писала Ольга Авдеева, заведующая отделом критики в журнале, я послал в редакцию обширную рецензию-статью о двух книгах А.И. Метченко, отмечая вместе с положительными особенностями книг и те страницы, на которых автор высказывает устаревшие мысли и положения, идущие еще от вульгарного социологизма, господствовавшего совсем недавно в теории и практике современного литературного движения. О. Авдеева писала:

«15 мая 1972 года.

Уважаемый Виктор Васильевич!

Н. Шундика сейчас нет, и я не знаю, согласится ли он со мной, но думаю, что согласится. Вряд ли мы можем позволить себе роскошь давать такую пространную статью (по существу – рецензии на две книги) об одном, пусть даже очень значительном критике. Может быть, согласитесь на обычную рецензию (6 – 8 стр.) – на вторую книгу («Кровное и завоеванное»)? Всего доброго. О. Авдеева».

На этот раз в «Волге» не поняли мой замысел... Дело ведь не в отзыве на книги моего бывшего научного руководителя, его книги были всего лишь поводом для того, чтобы высказать свою точку зрения по некоторым историко-литературным вопросам, а в журнале эту «роскошь» не могли себе позволить... И думаю, даже не размер статьи-рецензии их настораживал, а те мысли, которые я высказывал, острые, полемические... А вдруг опять обкому не понравится, лучше не связываться... Кто знает их мысли?

Не это маленькое письмишко огорчило меня: вернувшись в Москву, мы сразу же приехали в Переделкино, в наш маленький домишко, весело выглядевший после ремонта. И сразу же, еще до праздничного, по случаю возвращения, обеда, я узнал, что мою книгу «Россия – любовь моя» затребовал МГК КПСС, читают и никак не могут решить, что делать с этой книгой, ждут приезда Виктора Васильевича Гришина, первого секретаря. Вот это был удар!

– Но ты уж очень-то не переживай, – успокаивал меня Иван Фотиевич, выпивая очередную рюмку водки, – я кое-что сгладил у тебя, уж очень русофильством тянет от каждой твоей страницы, русский, русский национальный характер, лучшие черты русского национального характера и пр. и пр. И без этого частого повторения книга получилась во имя России и утверждения ее высоких нравственных ценностей. Жаль, конечно, что цензура сняла твою статью «Два мира Михаила Булгакова», очень интересная статья, я с удовольствием ее прочитал, много нового узнал, но ты не огорчайся, годика через два-три опубликуешь в каком-нибудь нашем журнале, а потом и в книге.

Я слушал Ивана Фотиевича, мудрого, замечательного писателя и человека, который никак не мог понять, что его вмешательство в мои статьи наносит мне моральный ущерб, словно вынимает из меня часть моей души, лишает чего-то нужного для меня и необходимого.

Но застолье продолжалось, и с каждой выпитой рюмкой боль от раны утихала, а потом и вовсе исчезла: действительно, что горевать-то, ну не получилось на этот раз, получится в другой. Впервой, что ли? Главная радость – из чудного Коктебеля я приехал в благословенное Переделкино, работы хоть отбавляй, издательство «Современник» ждет рукопись, заключило договор. Военное издательство ждет рукопись, заключило договор, пиши и пиши, не унывай, уныние – непростительный грех.

А между тем события замелькали одно хуже другого. Ушел якобы по собственному желанию главный редактор «Московского рабочего» Мамонтов, красивый, умный, обходительный. Вслед за ним тоже якобы по собственному желанию ушел из издательства Николай Хрисанфович Еселев... А чуточку перед этим ушел заведующий редакцией художественной литературы Николай Иванович Родичев, мой друг и соратник.

МГК КПСС выметал из издательства всех патриотов, которые, как и я, открыто провозглашали – «Россия – любовь моя».

Пришел новый директор издательства – Михаил Алексеевич Борисов, директорствовал в «Лужниках», но в чем-то провинился, бросили на издательство, не пропадать же руководящему кадру партии. Пришел новый заведующий редакцией художественной литературы Николай Егорович Бораненков, я знал его и раньше, производил он на меня впечатление темного, если не сказать невежественного человека, но он был добрый, бесхитростный, открытый человек. Прочитав мою рукопись, он тут же снял еще несколько абзацев о рассказе Петра Проскурина, этот рассказ не понравился ему, а раз не понравился, то почему о нем говорится в этой книжке... «Убрать, эти мысли дорого тебе обойдутся, Виктор Васильевич». Как я ни доказывал ему, все было бесполезно.