Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

И прежде всего автор документальной литературы – это собиратель, собиратель фактов, строитель жизненной судьбы полюбившегося ему героя, героя, много сделавшего для своего Отечества. Вот почему эти книги чаще всего и лучше всего воспитывают любовь к своему Отечеству, углубляют высокое чувство патриотизма, укрепляют дружбу народов, увенчивают заслуженной славой настоящих героев. Наше настоящее уходит своими корнями в жизнь пращуров. И жанр биографии – это чаще всего рассказ о наших национальных святынях, о национальном характере в лучших его проявлениях, о национальных святынях других народов и их национальном характере. Человек без прошлого – человек без дороги, человек без памяти. И рассказ о замечательном человеке – это и рассказ о национальной истории. В лучших произведениях биографической прозы ярко звучит тема патриотизма, глубоко высвечиваются черты национального характера.

«Что значит национальная форма в искусстве? – спрашивал А. Фадеев. – Это значит прежде всего родной язык. Это значит – также своеобразный для каждого народа дух и строй речи, вобравший в себя в течение столетий народный фольклор. Это значит – традиции национальной классической литературы, что особенно важно в поэзии. Это значит, наконец, тот неповторимый национальный склад характера, психологические, эмоциональные особенности народа, которые и создают неповторимый цвет и запах каждого национального искусства».

Уверен, что каждый серьезный писатель, работающий в биографическом жанре, в частности, такие, как Андре Моруа и Ирвинг Стоун, X. Пирсон (о Вальтере Скотте), А. Гулыга (Кант и Гегель), Михаил Лобанов (Островский), Ю. Селезнев (Достоевский), О. Михайлов (Суворов и Державин), Ю. Лощиц (Гончаров и Дмитрий Донской), Д. Урнов (Дефо), и многие другие (перечислить все интересное и значительное просто невозможно) прежде всего ставили перед собой эти задачи, о которых столь глубоко и проникновенно говорил в свое время Александр Фадеев. (Литературная газета. 1987. 10 июня)

На эту статью откликнулось много читателей, привожу только три имени: Серо Ханзадян, один из старейших писателей, Герой Социалистического Труда, лауреат; Владимир Юдин, профессор Тверского университета; Юрий Маслов, журналист, писатель.

«Дорогой Виктор Васильевич! Добрый день!

С большим удовольствием прочитал Вашу статью в «Литературной газете».

Очень рад, доволен и целиком согласен с Вами, поднятый Вами вопрос очень кстати.

Да, «наукообразие отбивает у читателя охоту».

Жанр биографии должен быть простым, но насыщенным человеческой, земной теплотой и исторической правдой. По-моему, писатель-документалист – это дважды писатель. На основе сухих документов он создает художественное произведение, произведение искусства. Знаю это по собственному опыту: мой роман «Царица Армянская», охватывающий времена XV века до н. э., также написан на документальной основе, Аракел Даврижеци, герой моей новой повести «Араке мутнеет», историк XVIII века.

Ненужного прошлого не бывает, а история должна стоять на вахте современности.

Вы совершенно правы, говоря, что тот или иной народ должен свято соблюдать национальное достоинство и уважать права другого народа, которые, однако, у нас, увы, зачастую грубо попираются. В Нахичеванской АССР, например, за последние 60 лет изгнаны из своих родных очагов 90 тысяч армян, варварски разрушены тысячи памятников армянской истории и культуры...

Словом, полностью согласен с Вами. Очень нужной, полезной и поучительной получилась Ваша статья «Мозаика фактов и дух истории». Очень рад за Вас.

С искренним уважением и наилучшими пожеланиями

21.06.1987 г. Серо Ханзадян».

«Глубокоуважаемый Виктор Васильевич!

С большим интересом прочитал Вашу статью «Мозаика фактов и дух истории» в ЛГ 10 июня с. г. Основополагающая роль документа в биографическом жанре показана убедительно и на многих конкретных, в т. ч. «своих», творческих примерах. Я же, занимаясь исторической прозой, проецирую Ваши наблюдения на собственно исторические жанры, также убежден: вне опоры на документ не может быть сколько-нибудь исторического повествования. А то ведь есть немало охотников утверждать: историческая литература – это «фантазия в прошлое», а фантазия не нуждается в документальных свидетельствах. Не потому ли, скажем, Пестель у Окуджавы («Глоток свободы») наделен чертами антиисторизма, не отвечает действительному характеру героя-декабриста?

Я просил бы Вас назвать исследования по исторической прозе, на ваш взгляд, наиболее удачные, а также заслуживающие внимания новые исторические романы и повести.

Понимаю, список может быть обширен, но, подчеркиваю, наиболее удачные.

Я сейчас нахожусь в длительной командировке в Монголии, читаю лекции по советской литературе. Постоянно живу в г. Калинине, работаю преподавателем в университете, читаю спецкурс по исторической прозе.

Быть может, читали мою статью – обзор об исторической прозе в «Лит. России» 29 августа 1986, с. 5 «Взглянуть истории в глаза».

Всего доброго!

18.08.87 г. С уважением Юдин Владимир Александрович».

«Уважаемый В. Петелин!

Ваша «Мозаика фактов» помимо внутренних аплодисментов пробудила во мне надежду не когда-нибудь, а уже в обозримом будущем обнаружить живого носителя выраженных вами взглядов на документальную литературу не только среди писателей и читателей, но и в издательской среде. А может быть, такой носитель и созрел, только не посчастливилось его встретить, тогда подскажите, пожалуйста, адрес.

Пока я писал истории ростовских фабрик и заводов, самого Ростова, сложностей не возникало: все созданное шло по редакции общественно-политической литературы и рассматривалось как монографии. Но однажды мне невероятно, сказочно повезло – обнаружил в архивах целостный, никем не тронутый кусок жизни 20-х годов с драматическим сюжетом и яркими «образами через документ», со стенограммами, сохранившими аромат того времени. Дух захватывает от остроты материала и его созвучности сегодняшней перестройке.

Мне оставалось произвести отбор и, не повреждая патины, выстроить документы, где-то снабдить их комментариями живых участников событий, чтобы получилась развернутая на 12 листов динамичная хроника «Концессия».

А дальше случилось то, что могло бы послужить иллюстрацией к вашему постулату: «документальная литература еще не получила своего теоретического осмысления, отсюда и возникают недоразумения в нашей литературной практике». После того, как рукопись прочли: 1) кандидат истор. наук, 2) доктор ист. н., 3) литератор, 4) профессиональный писатель и все в один голос заявили, что очень интересно, я сдал ее в толстый журнал, там за идею ухватились, но по прочтении рукописи растерялись: «А что это такое?» И как произведение неопределенного жанра спустили в отдел очерка. Реальных надежд на публикацию не вижу: весь лимит отдела – 2, 5 л. в номер.