Генри Харт - Венецианец Марко Поло

Удивительный парадокс: Марко скромен, даже застенчив, когда речь идет о его личных делах, мало говорит о пережитых трудностях и опасностях, но в своем повествовании он эгоистично отодвигает на задний план и отца и дядю. Мы видим их только во вступительных главах, затем они почти исчезают, смутно выступая, как тени, разве лишь для контраста к яркой фигуре самого автора. Нигде венецианец не высказал им благородной признательности, не оценил их по справедливости. А ведь они являются истинными героями всей эпопеи Они совершили первое путешествие и подготовили второе. Путь Марко был уже расчищен и облегчен. Хубилай принял его с распростертыми объятиями только потому, что он был сыном Никколо; даже редкие упоминания имени отца и дяди в повести Марко свидетельствуют, что, живя столь долго при дворе великого хана, они играли во всех событиях отнюдь не последнюю роль. Скорей всего, именно Никколо и его брат задумали и осуществили тот хитроумный план, который дал им возможность выбраться из Катая в Персию. Даже возвратившись в Венецию, Марко жил и трудился вместе со стариками. Но в своей книге он отнюдь не воздал им должного за все то, что они сделали ему в жизни.

Чтобы найти всему этому объяснение, неизбежно приходится признать, что Марко проявил в данном случае странную форму эгоизма, не связанную, однако, с личным тщеславием. Марксу хотел, чтобы вся повесть принадлежала ему, чтобы вся катайская эпопея была его собственностью, — создавая книгу, на авансцене он вывел свою собственную персону, сосредоточив на ней самый яркий свет, за счет лиц, игравших даже более важную роль, но оттесненных в темноту, к кулисам.

То на одной странице книги, то на другой Марко обнаруживает мелочные черты своего характера. Такова рассказанная им история с потерянным кольцом, которое он разыскал с помощью жрицы из китайского храма; Марко получил свое кольцо, но с гордостью заявляет, что он не сделал никаких приношений в благодарность. Можно допустить, что он таким образом старается уверить читателя в чистоте своей христианской веры. Но так как Марко просил помощи у китайской жрицы и получил кольцо назад, скорее надо полагать, что он невольно выявил здесь, хотя речь шла и о пустячной сумме, свою мелочность и скупость, которая дала себя знать так резко в его поведении уже позднее, в Венеции.

Надо думать, что именно эта черта характера Марко приводила к ссорам и судебным разбирательствам, о которых нам рассказывают судебные документы. Он, конечно, был сутяга и не щадил даже ближайших родственников, если считал, что его права нарушаются или что должники ему не платят, пусть это будет сущая мелочь. Марко рисуется нам человеком, который не упустит ни барыша, ни наследства, если оно плывет ему в руки, и иметь с ним дело или отстаивать перед ним свои права было чрезвычайно трудно. Хотя дошедшие до нас скудные сведения говорят, что Марко был справедливым, честным и ласковым мужем и отцом, все же ясно, сколь ой был суров, когда речь заходила о делах.

Дополнительные документы, если они будут найдены, возможно, откроют какие-то новые привлекательные стороны натуры Марко, но все, чем мы располагаем ныне, свидетельствует, что в последний период своей жизни в Венеции это был придирчивый, алчный человек. Ведя свои дела, он бестрепетно настаивал на букве закона и не в силах был понять права, понять затруднения или несчастные обстоятельства тех, кто перешел ему дорогу, пусть это были люди одной с ним крови. Если с ними стряслась беда, то тем хуже для них. Он тут не виновен. Даже сам Шейлок никогда не был столь требователен и жесток, как этот удивительный венецианский купец [116] Сохранились сведения, как Марко проявил однажды и доброту и вдумчивость по отношению к менее счастливому, чем он, человеку; умирая, он дал вольную татарину Петру. Марко не только не забыл, уже в предсмертной агонии, освободить своего верного раба, но отдал этому рабу все плоды его труда и завещал ему в придачу сто лир в венецианских денариях. Неизвестно, был ли Петр тем рабом, который сопровождал Марко в пути с Востока, или он был куплен позднее. Но поскольку в своем завещании Марко из всех своих рабов отпустил на волю только Петра да еще завещал ему крупную сумму денег, можно предполагать, что этот невольник служил своему хозяину долго и преданно и, вполне вероятно, даже ехал с ним из далекого Катая. Из дошедшего до нас документа — он датирован 7 апреля 1328 года — приятно узнать, что, согласно постановлению Большого совета, Петр, «в прошлом раб господина Манко Поло из Сан-Джованни-Кризостомо, долгое время проживавший в Венеции, за его доброе поведение отныне будет венецианцем [венецианским гражданином] и с ним будут обращаться как с венецианцем». .

Трудно примирить неумолимую суровость и упрямство старика Марко с тем юношеским образом, который рисуется в его книге. Или Рустичелло, готовя текст книги, «подрумянил» мессера Марко и истинный Марко есть тот, каким мы его видим в старости, или, как указывалось выше, глубокие перемены в судьбе Марко и его жизнь по возвращении в Венецию так покоробили и опустошили его душу, что из нее уже нельзя было высечь ни искры человеческой доброты.

В такой перемене нет ничего невероятного. За двадцать шесть лет скитаний и жизни в стране великого хана Марко крепко проникся духом Востока. Разве мог он, когда ему уже перевалило за сорок, приспособиться к новым условиям, к новой атмосфере без чрезвычайно острых, болезненных душевных и иных переживаний и перемен? Современная психология признает, что такие переживания глубоко воздействуют как на отдельную личность, так и на целые группы людей. Мы должны учитывать это и, разбирая холодные, бесстрастные фразы старинных документов, пролежавших в пыльных архивах Венеции шесть столетий с лишним, не столь строго судить Марко Поло за изъяны его характера.

Интеллект великого путешественника завоевывает высочайшую оценку и уважение у любого серьезного исследователя, изучающего жизнь Марко и его книгу. Надо помнить, что Марко не был человеком науки и что упрекать его за это нельзя. Да и как бы ему сделаться ученым? Если у него и была возможность получить образование — где, чему и сколько он учился, мы не знаем, — приобрести настоящую научную подготовку он все же был бы не в силах. Тот век, когда Птолемей олицетворял всю географию, а Аристотель был высшим авторитетом в области мысли, век, когда строение вселенной представляли по Данте, а на «Сокровище» Брунетто Латини [117] Брунетто Латини — флорентийский государственный деятель и дипломат XIII века. Находясь в 1260–1266 годах в изгнании во Франции, составит на французском языке большой популярный энциклопедический труд «Книга о сокровище», а позднее дал его в сокращенной переработке в стихах на итальянском языке под названием «Малое сокровище». — Прим. ред. смотрели как на одну из лучших энциклопедий, век, когда все сведения о природе черпали из таких сочинений, как анонимное «L’image du Monde» и «De naturis rerum» Венсана де Бовэ [118] «L’image du Monde» — «Лик Земли» — «De naturis rerum» — «О природе вещей» — книга Венсана де Бовэ (умер около 1264 года), французского ученого, монаха-доминиканца, пользовавшегося большим влиянием при дворе короля-крестоносца Людовика IX «Святого». — Прим. ред. , — такой век едва ли мог породить человека, подготовленного к научным исследованиям и наблюдениям и к фиксации их. Вопреки голословным придиркам различных издателей, следует считать истинным чудом, что Марко создал столь ясную и столь научную книгу, каковой она лежит перед нами.