Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

— Потому что ты особенная девочка, характер твой отличен от других.

«Что это такое — еврей, кто является евреем, а кто — нет», — этими вопросами Бертель донимает всех домочадцев. В отличие от своих братьев и сестер, она не привязана ни к своей собственной идентичности, ни к национальной немецкой идентичности. Солидаризуясь с протестом против уличного антисемитизма, она демонстративно отказалась вносить пожертвования в организацию, собирающую их для немецких детей, жертв финансового кризиса, вынужденных жить за пределами Германии. Она является в школу без квитанционной книжки, и не вносит наличными взнос для нуждающихся детей к Рождеству.

— Ты сама ведешь себя, как хулиганка, — кипел дед.

— Они все — антисемиты.

— Ты — гражданка Германии. Немцы за пределами страны ведут себя нейтрально. Почему не помочь им хранить верность своей нации? — вмешался отец.

— Они против евреев, — сказала Бертель.

— Эта девочка — сумасшедшая, — стукнул дед тростью о пол.

Артур не отчаялся:

— Организация, помогающая немецким детям за границей, не является политической. Пожертвования эти идут на создание библиотек в Кротошине и на обеспечение преподавателей, которые будут туда посланы обучать немцев истории Германии.

Он намеренно напомнил Кротошин, городок, в котором родилась и росла ее покойная мать. Бертель это не убедило. Она упорно держалась своего мнения, несмотря на то, что доктор Герман поддерживал отца и деда. Семья вынуждена была внести пожертвование без ее ведома — за нее.

Артур, человек просвещенный, диалектик, все же запутывается в ответах на дотошные вопросы своей умной дочери. Что это такое — иудаизм, и что означает — быть евреем? Он погружается в кожаное кресло, не в силах избежать взгляда ее черных, горящих глаз, пытливо и нетерпеливо ожидающих ясных однозначных ответов. Но эти ответы своей замысловатостью и явно выраженной неуверенностью запутывают ее окончательно.

— Я — еврей, и это сильнее меня. Я не в силах это объяснить. Никогда я не смогу принять христианство.

Из-за портьеры девочка слушает его ответы гостям:

— Быть евреем — дело мистическое, а не рациональное. Иудаизм это тайна личности. Тайна, потому что трудно мне уяснить особенности, составляющие эту личность. В моем личном мире скрыта эта мистическая тайна. Я отчетливо осознаю ее существование во мне и живу с ней в согласии.

И все же эта мистическая сторона его сущности пробуждает в нем чувства вины, и тогда он признается близким в этом грехе. Ведь он — германский патриот — страдал от измены своему отечеству во время Мировой войны.

Случилось это на фронте, под Верденом, где судьбу войны решили британские танки. Во время патрулирования с двумя подчиненными ему солдатами-евреями они наткнулись на двух французских солдат и взяли их в плен. Когда выяснилось, что пленные тоже евреи, он освободил их.

— И вот я, офицер германской армии, давший клятву верности кайзеру Вильгельму Второму, предал свое отечество, — исповедался отец. — Не могу объяснить это иррациональное движение моей души, заставившее меня спасти евреев. До самого дня моей смерти меня будет преследовать это предательство. Совесть моя не успокоится из-за этого иррационального чувства, овладевшего мной. Что же касается моей личности, все иррациональное в ней — это и есть еврейство. Все рациональное во мне — немецкое!

В беседах с Бертель отец говорит о еврействе, как о чем-то далеком. В его общих словах нет ответа на ее духовные и душевные требования. Отец— интеллектуал уклоняется, вернее, убегает от еврейской темы. Единственно, о чем рассказывает ей, так это о том, что покойная ее бабушка любила молиться в субботу и наигрывала на рояле еврейские мелодии.

И на собраниях членов организации любителей творчества Гёте, проводившихся в библиотеке отца, Бертель не находила ответы на свои вопросы. Решить еврейскую проблему в массовом крещении и переходе в христианство?

Она стояла в углу библиотеки во время собраний, в полнейшем смятении, прислушиваясь ко всему, что там говорилось. Выяснялось, что эмансипация приводила крупнейших еврейских мыслителей, гигантов духа, в лоно христианства, и за ними тянулось множество евреев. Эти ассимилированные интеллектуалы были верными союзниками германских христианских духовных лидеров. Более того, эти германские духовные лидеры, такие как Гёте, Шиллер, Шлегель, Лессинг, благословляли ассимиляцию евреев. Небольшая прослойка немецкого движения Просвещения высоко ценила духовный уровень евреев.

Христианские интеллектуалы нуждались в их естественных талантах, вообще не обращая внимания на то, что еврейская религиозная общественность уклонялась от ассимилянтов. С наступлением эпохи равенства прав абсолютно всех граждан евреи начали отдаляться от древних этических принципов иудаизма и добровольно подпадали под скверну западной прогрессивной культуры. Еврейские интеллектуалы полагали, что теперь навсегда евреи избавятся от последних следов иудаизма, соблюдаемого богобоязненными евреями, напоминающими своими обычаями, одеждами времена темного отвратительного средневековья. Дело дошло до того, что в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях лидеры еврейской общины, интеллектуалы — христиане и евреи — обратились с призывом к евреям — совершить массовое крещение, чтобы раз и навсегда решить еврейскую проблему. По вопросу крещения, Бертель не раз слышала от отца: «Чего вдруг я должен креститься?! Я родился евреем. Меня, как либерала, никто не заставит поменять веру! И тот, кто тоже считает себя либералом, должен уважать мою волю!»

Отец однозначно выступает против выкрестов — в отличие от большинства еврейских интеллектуалов, которые отказались от своей еврейской идентичности ради карьеры в христианском обществе и желания легкой жизни в качестве граждан христианского вероисповедания. Он отвергает мнения главы еврейской общины Фердлиндера и некоторых других известных лиц, обратившихся с призывом к евреям принять христианство. С неприязнью Артур говорит о женщинах, также снискавших себе славу, таких как Генриетта Герец, Рахиль Вархеген, Фани Левальд или Доротея фон-Шлегель, которые вышли замуж за христиан и призывали к массовому крещению, считая иудаизм катастрофой, от которой следует откреститься. Артур, как и его друзья, либералы, стоит за право евреев на самостоятельное существование.

Естественно, разговоры о взаимоотношениях иудаизма и христианства вертятся вокруг учения духовного лидера еврейства Германии Моисея Мендельсона. Артур и его друзья поддерживают мировоззрение этого, как они считают, великого реформатора, считающего, что невозможно создать еврейское государство в Палестине после сотен лет рассеяния. Они разделяют мнение лидеров еврейского Просвещения, которые тоже не видят будущего у еврейской нации на исторической родине.