Сергей Андреев-Кривич - Повести о Ломоносове (сборник)

Конные драгуны, расставленные шпалерами*, сдерживали толпу, охраняя проезд экипажам ко дворцу. Хотя уже стояла глубокая осень, снега не было, ночь была теплая. Одна за другой проносились кареты к главному входу. Бабы круглыми, испуганными глазами глядели на придворных, сияющих золотыми мундирами, в лентах и орденах, и ехавших с ними дам, полуобнаженных, с высокими прическами, на их драгоценности, сверкавшие в волосах, на шее, на пальцах.

– Голая, ей-богу, голая едет!.. Смотри, Ванька… – толкала толстая краснощекая баба в бок молодого парня, стриженного под скобку, в картузе.

– И ничего не голая, обыкновенное платье, как они во дворце ходят, – меланхолически сказал парень.

Вдруг в толпе прошло волнение. Среди блестящих экипажей медленно двигался «драндулет». В скромном кафтане и белом коротком парике ехал Ломоносов, рядом с ним сидела Елизавета Андреевна в белом бальном платье, но без всяких украшений.

– Ломоносов! – закричал кто-то в толпе. – Ломоносов! Ломоносов!..

Толкая друг друга, протискивались вперед ученики шляхетского корпуса*.

– Ура Ломоносову!.. – закричал какой-то юноша.

Глядя на светящееся ажурное здание, Ломоносов вспомнил, как несколько лет тому назад, тоже в годовщину восшествия на престол, ему пришлось читать торжественную оду.

Со времени основания академии составление од по поводу важных событий стало традицией. Раньше, когда их писал академик Штеллин, они имели характер простого поздравления в стихах. Оды эти, роскошно изданные, рассылались всем важнейшим сановникам, а императрице их преподносил президент академии. Их также продавали в академической книжной лавке. Таким образом, они читались и наиболее влиятельными лицами в государстве, и любителями литературы, и учащимися.

Ломоносов верил в могущество печатного слова, в то, что литература формирует мнение людей. И он в свои оды вложил новое содержание, пропагандируя идеи о пользе просвещения, о значении науки для развития производительных сил страны.

Хотя тогда еще «покровитель наук» Иван Иванович Шувалов не «был в случае», многие сенаторы и вельможи помнили, как Петр Великий стремился подготовить «собственных ученых людей» для строительства фабрик, верфей, заводов и рудников. Елизавета, вступив на престол, обещала править по заветам Петра. Поэтому Ломоносов мог в стихотворной форме напомнить императрице о том, как ее отец покровительствовал наукам и какое они имеют значение для использования неисчерпаемых природных богатств России.

Но смерть Петра приостановила осуществление его замыслов. Теперь на Елизавету падает обязанность «восстановить науки»:

Ломоносов вспомнил, что, когда он читал эти стихи, в зале стояла тишина и голос его отдавался на хорах.

Елизавета Петровна подняла брови – стала внимательней: к наукам она была равнодушна, но к славе весьма чувствительна.

Ломоносов вдруг повернулся к группе пажей, стоявших за креслом императрицы, а потом обратился к вельможам и сенаторам:

Ломоносов закончил – аплодировали все: императрица, министры, старики вельможи…

У самого дворца экипажи пропускали в один ряд. В подъезде дежурные офицеры в парадной форме следили за порядком. Сотни приглашенных толкались в залах: придворные и государственные чины, знатные люди из купечества и разночинцев.

В Бриллиантовой комнате ожидали выхода императрицы самые знатные особы: Кирилл Разумовский, Иван, Александр и Петр Шуваловы, Бестужев, Воронцов.

Иван Иванович Шувалов подозвал Кирилла Разумовского:

– Нельзя же, сударь, Ломоносова отставлять от конференции. И то срам, что на всю Россию – один академик русский…

Гетман виновато улыбнулся:

– Уж больно шумлив…

– Зато велик!

Двери открылись. Два герольда* подняли серебряные трубы…

Императрица – самая красивая женщина Европы того времени – появилась в дверях в мундире полковника Преображенского полка: она приехала прямо с полкового праздника. У нее были бархатные лукавые глаза, замечательный цвет лица, длинные красивые ноги… За ней шел Алексей Григорьевич Разумовский, следовали 14 пажей, за пажами – фрейлины с шифрами*, сияя драгоценностями.

Сквозь строй склонившихся придворных дам она прошла в Петровский зал. Там за столами сидела первая рота Преображенского полка, возведшая ее на престол и названная «лейб-кумпанской». При ее появлении толстый полковник, командир роты, вскочил, схватил большой чеканный серебряный кубок, закричал медным голосом, прорвавшимся через открытые окна на площадь:

– Да здравствует Елисавет, императрикс и всея России самодержица!..

С хоров грянули литавры и затрубили трубы, загремел пушечный салют – торжество началось...

Полночь. В огромном Гербовом зале во главе длинного стола сидела императрица в бальном платье. Рядом с ней – Алексей Разумовский, с другой стороны – Шуваловы: Иван, Петр со своей женой, очень некрасивой женщиной, Маврой Егоровной, Александр, Кирилл Разумовский, Бестужев, Воронцов, иностранные послы, старики вельможи петровских времен…

Императрица была полна сил, счастлива. Глаза ее блестели, щеки горели ярким румянцем.