Сергей Андреев-Кривич - Повести о Ломоносове (сборник)

И хотя Ломоносов был избран почетным членом Академии художеств, как «открывший к славе России толь редкое еще в свете мозаическое художество», происки недоброжелателей не прекращались.

Сенат требовал вернуть шесть тысяч рублей, данных на фабрику. А между тем именно теперь Ломоносов закончил после многолетних трудов, большую мозаическую картину «Полтавская баталия». Она была в три сажени длиной, в две шириной и весом в 130 пудов; надлежало ее поставить над могилой Петра в Петропавловском соборе.

Дух Великого Петра все еще веял над столицей империи. О Петре говорили до сих пор, словно о живом. Именем его прикрывалась Елизавета, ведя гвардию на захват престола. На него пытался ссылаться Петр III, издавая свои сумасбродные приказы. В ночь переворота петровские порядки обещала вернуть Екатерина.

И никто не мог сказать, даже Сенат, возможно или нет над могилой Великого Петра водрузить такое изображение.

Решить это могла только сама императрица.

И вот свершилось. Она приехала к нему, к Ломоносову. Из кабинета он повел гостей к небольшому зданию в саду, где хранилась «Полтавская баталия».

Он стоит перед ней – грузный, усталый, опухший. А она разглядывает мозаику своими голубыми, немного близорукими глазами и улыбается благосклонно и равнодушно. Он смотрит в ее глаза и видит в их глубокой голубизне какую-то затаенную неприязнь.

А вслух он говорит:

– Сие есть Шереметев на коне, а рядом Меншиков, Брюс и князь Михайло Голицын. Черты Великого воспроизведены точно по восковой маске, с лица снятой…

Она кивает и двигается из комнаты. И далее все как в тумане: он говорит, а она все слушает и молча кивает – так до самого отъезда.

А на другой день, лежа в постели, он читал в «Ведомостях».

«Ее Императорское Величество личным своим посещением вновь оказала первому десьянс академику М. В. Ломоносову свое всемилостивейшее удовольствие».

Но радости не было. Он все чего-то ждал. И когда закрыл глаза, вновь увидел узкую полосу морского берега и черный дом на высокой горе и как бы почуял запах соленого моря, то понял: он ждал приезда поморов, вызванных адмиралтейств-коллегией.

И вот четверо поморов сидели в большом зале ломоносовского дома за столом. Пятый помор – сам хозяин – полулежал в кресле. Кругом сидели капитан-командоры и флаг-офицеры, курили трубки и пили шнапс. На столе стояли треска отварная, шаньги в масле, блины, сметана, штофы голубого стекла с вином. Поморы ели треску, макали блины в масло и сметану, пили водку и молчали. Наконец старший из них – знаменитый мореходец Корнилов рыгнул, вытер жирные пальцы о седую бороду и спросил:

– Поздорову ли живешь, Михайло Васильевич?

– Живу понемногу, – ответил Ломоносов.

– Дом совсем запустел, как Василий Дорофеев потонул, с тех пор присмотру над ним нет. Раньше смотрели миром и подушные за тебя, беглого, платили, а ныне ты сам генерал.

Ломоносов усмехнулся:

– Генеральство мое худое! Статский советник по Табели о рангах выше полковника, ниже генерала. Вот и понимай как хочешь… А дом сестре отдам, написал ей недавно.

– Ну то-то, а то все мы смертны.

И он снова замолк.

– Желательно было бы знать, – сказал член адмиралтейств-коллегии, высокий седой капитан с черной повязкой на глазу, – имели ли вы плавание на Шпицберген? Какие там ветры, имеются ли льды, больше у берегов или больше в море, а также теплые течения и где?

Старый помор улыбнулся и погладил бороду:

– Отчего же! На Шпицберг ходить можно. – Он ткнул пальцем в другого помора, сидевшего за столом. – Вот Алексей Хилков шесть лет там прозимовал. И вода там бывает разная – и со льдами, и безо льдов.

– Ну а если далее на восток?

Помор жестко посмотрел на всех серыми глазами.

– И далее на восток ходить с Божьей помощью можно. Где есть ветер и вода, там и доброе судно пройти может. Только нам туда без надобности, потому и не ходим.

Он встал, посмотрел вокруг, нашел божницу в углу и перекрестился.

Адмиралтейств-коллегия постановила:

«Послать экспедицию для отыскания Великого северного морского прохода по маршруту, намеченному Ломоносовым, и командовать оной экспедицией капитану Чичагову».

Екатерина II подписала указ 14 мая 1764 года.

4 марта 1765 года, за месяц до своей кончины, Ломоносов сдал подробную, окончательно утвержденную «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток северным Сибирским океаном».

Была весна 1765 года. Пасхальный звон наполнял воздух.

На столике стояла голубая «ломоносовская» ваза с большим пучком распустившейся вербы.

Ломоносов умирал. Жена и дочь, скромные спутники его жизни, сидели около него. Он смотрел на них и думал о том, что всю жизнь он прожил вместе с ними, подчас не замечая их, а теперь их ожидают только бедность и людское забвение. Так и их поглотила его сильнейшая страсть – жажда науки.

Он привстал и протянул руку… По далекому синему морю гордо шли российские корабли. Паруса были надуты ветром, пушки стреляли. На капитанском мостике рядом со стариком помором стоял высокий седой капитан с черной повязкой на глазу, бесстрашно смотря вперед…

Ломоносов умер 4 (15) апреля. Огромная толпа простого народа шла за гробом. Сановники и знать потонули в этой толпе. Народ хоронил своего первого академика.

Ломоносов был универсальным гением. Он работал в различных областях науки и искусства, во всем опережая свое время иногда на десятилетия, иногда на столетия. Он был страстным борцом за передовую науку, которая ломает старое и открывает пути к новому.

Естественно поэтому, что придворная верхушка, от которой зависела наука в феодальной крепостной России XVIII века, была враждебна ему.

Он чувствовал себя одиноким и перед смертью сказал академику Я. Штеллину:

«Друг, я вижу, что я должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринял я для пользы Отечества, для приращения наук и для славы академии, и теперь, при конце жизни моей, должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мной».

Но русский гений ошибся в оценке значения своей деятельности. Уже при жизни Ломоносова вошли в науку десятки молодых русских ученых, которых он воспитал и подготовил, обеспечив этим ее дальнейшее развитие.