Василий Шатилов - Знамя над рейхстагом

Я помню, как понурые бойцы несли бездыханное тело Сергея Васильевича На носилках. Тяжело им было навсегда прощаться с любимым командиром. Помню, как забилась в неутешных рыданиях Тоня - наш зубной врач. Она потеряла самого дорогого и близкого человека. Подступал и у меня комок к горлу. Этот очень молодой и очень симпатичный парень показал себя многообещающим офицером. Велик ли срок - полгода. А за это время он у меня на глазах вырос от ротного до комбата и в последний бой шел уже заместителем командира полка. Главное же, я успел просто, по-человечески полюбить Сергея.

Из-за боя наш торжественный ужин был перенесен с шести на девять вечера. Гости прибыли на копях. Лишь один Семен Никифорович Переверткин сумел пробиться через грязь на своем вездеходе. Расселись за столом. Подняли тост за праздник, за победу.

А у меня настроение было совсем не праздничное. Из памяти не выходил Чернобровкин, каким я увидел его на носилках, с бескровным, заострившимся лицом.

Начались поздравления. Переверткин, вручая мне орден Красного Знамени, заметил:

- Что же ты, Василий Митрофанович, форму нарушаешь, не торопишься полковничьи погоны сменить?

- До погон ли, Семен Никифорович, сейчас? Да и где их достанешь?

Но тут голос подал Истрин:

- Завтра погоны будут. Расшибусь, а достану. Слово начальника тыла!

Это клятвенное заверение было встречено дружным смехом - слово интенданта не считалось тогда самым верным словом. Но надо отдать Константину Петровичу должное: обещание свое он выполнил...

Утром 7 ноября я зашел в блиндаж оперативного дежурного, чтобы справиться о новостях на переднем крае. Дежурил начхим дивизии майор Мокринский. Я поздравил его с праздником и попросил доложить обстановку. Юрий Николаевич коротко и толково сообщил обо всем, что произошло за ночь. Мы разговорились.

- Не повезло мне в жизни, товарищ генерал, - вдруг огорченно сказал Мокринский. - Надо же - в начхимы попал. Знал бы, что это за должность, ни за что бы не согласился. Я с четвертого курса чкаловского химинститута на войну пошел. Вот встречусь после войны с однокашниками - они, может быть, и не скажут, но подумают: в тылу отсиделся. Ни одной награды нет. И не будет - химикам ордена не дают, не за что.

Я глянул на его расстроенное лицо. Горе начхима было хоть и наивным, но очень искренним. Он продолжал:

- Товарищ генерал, разрешите мне в разведку сходить.

- Нот уж, Мокринский, никаких разведок. Есть приказ - химиков беречь, на передовую не пускать. Да и что ты расстраиваешься? Еще успеешь себл показать. Не завтра война кончится.

- Я, товарищ генерал, на войне с первых дней и все время такое слышу. Только слабое это утешение. Сидим мы здесь в лесах да в болотах на третьестепенном направлении. Не то что Первый Белорусский - они вон куда нацелились!

- Оставь, Мокринский, - остановил я его. - Не будь нашего, как ты говоришь, третьестепенного направления, разве Белорусские фронты действовали бы так? У них правый фланг голым был бы, и, думаешь, немец этим не воспользовался бы? Группировка "Север" - штука серьезная. Если бы мы ее не прижали здесь, тогда и в центре не до наступления было бы. Так что задача у нас не менее важная, чем на других фронтах. Только, может, славы меньше. Так воюем-то мы не ради славы. А боевая работенка и для тебя найдется. Не торопись только...

Юрий Николаевич слушал внимательно и серьезно. Потом с грустной улыбкой попросил:

- Логика на вашей стороне, но все же разрешите мне в разведку сходить за "языком". Я уже с Васей Гуком договорился.

- Никуда ты не пойдешь. Смотри, сколько рек до Берлина осталось. Кто дымзавесы будет ставить?

На этом и закончился наш разговор. Конечно, упоминая о Берлине и о реках, лежащих на пути к нему, я называл германскую столицу не как конкретное географическое понятие, с которым может быть связан боевой путь дивизии, а как некий символ рубежа, где мы встретим победу. Но события обернулись так, как никто из нас и не предполагал.

В конце ноября, когда мы готовились к новому туру наступательных боев, генерал Симоняк вдруг срочно собрал командиров корпусов и дивизий. Я ехал в штаб армии, гадая, зачем меня вызвали, да еще в срочном порядке. Ясность относительно предстоящих боевых действий была полная. Может быть, на "проработку"? Но повода для этого вроде бы не было. Оставалось предположить одно: будет поставлена новая задача. Но какая?

То, что сообщил командарм, и удивило, и обрадовало нас. 3-я ударная армия получила устный приказ готовиться к отправке по железной дороге. Куда? Этого мы не знали. Могли только гадать.

Впрочем, логика событий подсказывала, что предстоящая передислокация не такое уж неожиданное событие. Группа армий "Север" была выведена из активной борьбы. Оказавшись в курляндском мешке, она лишилась возможности влиять на ход операций других фронтов. Правда, решить все задачи, поставленные Ставкой, в Прибалтике не удалось. Прибалтийские фронты так и не смогли расчленить и окончательно разгромить курляндскую группировку, на это не хватило сил. Но все же стратегический удар здесь достиг своей цели. И это давало Верховному Главнокомандованию возможность, заблокировав группировку врага, перебросить часть войск туда, где в них испытывалась большая нужда.

Оканчивалось наше пребывание в Прибалтике. 99 дней назад перешли мы границу Латвии. И добрая половина этого времени была насыщена трудными наступательными боями. Поэтому казалось, что пробыли мы здесь не три с лишним месяца, а целую вечность. Теперь все оставалось позади. Шла ускоренная подготовка к переезду на другой, пока неведомый нам фронт.

Граница позади

Поезда идут на запад

Всякие сборы в дорогу - событие волнующее и, как правило, окрашенное либо радостью, либо печалью. Но когда в путь готовится целая дивизия, тут уж над всеми чувствами господствует озабоченность. Столько всего надо предусмотреть, согласовать, утрясти, сделать. Как-никак, а переезжают три стрелковых полка, один артиллерийский, два дивизиона - противотанковый и зенитный, да еще несколько специальных подразделений. И во всем этом должен быть полный порядок: чтобы и техника и припасы были погружены правильно, чтобы люди разместились в вагонах как надо и чтобы не было отставших в пути.

Но прежде чем заняться сборами, требовалось передать занимаемый участок. 2 декабря нас сменили части 22-й армии. И уже утром следующего дня мы начали нелегкий марш в сторону Елгавы.

В другой обстановке и в другое время года этот март не оказался бы особенно трудным. Но, во-первых, наша передислокация должна была быть сохранена в тайне, и поэтому шли мы только ночами. Во-вторых, погода нас не баловала - почти непрерывно лил дождь, перемежаемый снегом. Транспорта и горючего не хватало. На дорогах, ставших непроезжими, застревали автомашины. Люди брели по колено в грязи. Хорошо, хоть темного времени в эту пору много.