Василий Шатилов - Знамя над рейхстагом

Ночью 6 декабря дивизия сосредоточилась на станции Платоне около Елгавы. Здесь нас должны были посадить в эшелоны.

Штаб дивизии под руководством Николая Константиновича Дьячкова составил подробный план работ, связанных с перевозкой. В каждой части и подразделении представители штаба наблюдали за их ходом. Дел хватало всем. Бойцы пилили доски для оборудования вагонов, заготавливали дрова. К месту посадки доставлялись железные печки и продовольствие, лампы и фураж, ведра и веники. Словом, предусматривалась каждая мелочь.

Политработники, партийные и комсомольские активисты разъясняли бойцам условия и правила железнодорожных передвижений, давали советы, как вести себя, чтобы не отстать в пути. Особо обращалось внимание на то, чтобы сохранить в тайне сам факт нашей передислокации из Латвии: противник в Прибалтике не должен был знать, что мы уезжаем, а на новом месте - откуда прибыли. Поэтому все, что говорило о нашем довольно долгом пребывании на прибалтийской земле - лозунги, плакаты, листовки, номера многотиражки "Воин Родины", - убиралось или уничтожалось. О задачах, возникавших в связи с переездом, говорилось на партийных и комсомольских собраниях, на общих собраниях красноармейцев и совещаниях офицеров.

И вот наконец наступил день 17 декабря, когда первый поезд тронулся в путь. Он был сцеплен из шестидесяти товарных вагонов и платформ. Еще шесть таких составов формировались и по мере готовности отправлялись. Последний из них ушел со станции Платоне 22 декабря.

Я ехал с первым эшелоном. Помню, как лязгнули сцепки, дернулся под ногами пол вагона и в самую душу ворвался паровозный гудок, воскрешая что-то далекое, довоенное, счастливое. Отпуска, командировки, переезды в незнакомые гарнизоны - все это бывало связано с ощущением новизны, с ожиданием того, что жизнь откроет перед тобой еще одну непрочитанную, увлекательную страницу. Отголосок этих чувств тронул сердце легкой и приятной грустью.

Неизведанное и сейчас лежало впереди. Манящее и тревожное. Что сулило оно нам? До сих пор нашей дивизии (а я уже не мог представить себя вне ее) сопутствовал успех. А как-то сложатся дела на новом месте?

Встав на какой-то ящик, я смотрел в оконце шаткого вагона общепринятого типа "40 людей или 8 лошадей". Смотрел долго, пока пробегавшие мимо деревья и столбы не завязли в чернильном мраке ранней ночи.

В вагоне нас было не 40 человек, а значительно меньше, и устроились мы с достаточным комфортом. Зашторили окна, зажгли лампу. Присев за деревянный столик, я спросил Артюхова:

- Как настроение у бойцов?

Михаил Васильевич ответил:

- Настроение боевое. Но, конечно, находятся и такие, кого переброска немного пугает. Знаете ведь, какие разговоры иногда идут? Вот мы, мол, немца до Волги допустили и там разбили, а теперь он нам где-нибудь постарается Сталинград устроить.

- Но это же ерунда! - возмутился я. - Как можно сравнивать несопоставимые вещи?

- Конечно, ерунда. Но разговоры вредные. Один такой доморощенный стратег, если против него не выступить, целое подразделение в уныние может ввести. Чтобы этого не случилось, меры мы приняли. Парторги и комсорги в каждый вагон назначены. Агитаторы тоже. Все они проинструктированы, материалами снабжены.

- А от шапкозакидательства их предостерег? И на легкие победы людей настраивать нельзя, это тоже вредная крайность. У Гитлера еще силы есть. И немцы, чем ближе к своей земле, тем ожесточеннее будут сражаться.

- Это учли.

- Вот и хорошо. А теперь - отдыхать. Надо и за прошлое отоспаться и про запас...

Стучат вагонные колеса, дрожит на стене фонарный блик. И несет нас поезд в незнакомые места, к новым боям. Ночь сменяется днем, день - ночью. Мелькают за окном руины станционных зданий - ни одного целого. Крустпилс и Двинск, Полоцк и Молодечно, Лида и Волковыск, Черемха и Седлец... Наконец Брожкув.

Вот теперь-то все стало ясно! Мы вливались в 1-й Белорусский фронт, действовавший на важнейшем стратегическом направлении.

Приехали мы в Брожкув 26 декабря. А последний эшелон пришел как раз под Новый, 1945 год. Как мы встретили этот последний военный год, я не помню. Собственно, никакой встречи и не было. Торжеств не устраивали. Надо было готовиться к пешему маршу в район города Станиславова, где было отведено место для сосредоточения дивизии.

И вот после сорокапятикилометрового перехода мы прибыли туда 2 января. Всего в сорока километрах от нас лежала поверженная Варшава, находившаяся в руках оккупантов. Польская столица с нетерпением ждала своего освобождения. А мы также нетерпеливо ждали начала наступления, ради которого - это было ясно каждому - нас направили сюда. Боевой дух в частях был высок: умелая партийно-политическая работа, что велась во время переезда, сделала свое дело.

Но поступавшие к нам указания свидетельствовали, что наступление начнется не завтра и не послезавтра. Видно, подготовка к нему велась серьезная и основательная. Мы занялись размещением полков в зимних неприветливых лесах, окружавших Станиславов. Делалось это для того, чтобы сохранить тайну нашей передислокации из Прибалтики. Ведь здесь, в непосредственной близости от противника, возможность утечки такой информации была особенно велика.

Солдаты принялись рыть землянки, сооружать укрытия для лошадей, строить бани, оборудовать полигоны и учебные поля. Командующий армией приказал подготовиться к приему пополнения и к боевой учебе. Нелегко было на новом месте. Донимал холод. Земля промерзла на большую глубину. Дни стояли короткие, светлого времени в обрез. Да и со строительным материалом, дровами приходилось туго. Леса, послужившие нам пристанищем, были невелики и к тому же (что особенно трудно было нам усвоить) составляли частную собственность отдельных лиц. Всякую порубку мы могли производить только с их разрешения - таково было указание советского командования войскам, находившимся на польской земле.

И все-таки устроились мы всего за три дня. А там подошло и весьма изрядное пополнение людьми и техникой. Мы начали доводить до полного комплекта роты. В полках, прибывших в Польшу в двухбатальонном составе, создавались третьи батальоны.

Дивизия заметно обновилась. И не только за счет рядовых бойцов, но и командиров. У меня появился, наконец, штатный заместитель - полковник Петр Андреевич Бачков.

Надо сказать, что должность эта долгое время оставалась вакантной - с тех самых пор, когда я вступил в командование дивизией. Правда, в Латвии на нее был назначен офицер, но не успел он по-настоящему войти в курс дела, как его отозвали и направили принимать бригаду. Теперь я рассчитывал, что с приходом Бачкова жить мне станет легче. Но мои надежды оправдались лишь отчасти. И в том была не вина Петра Андреевича, а беда - плохо обстояло у него дело со здоровьем, и он не мог работать в полную силу.