Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Пожалуй, Серков был единственным, с кем из бывших одноклассников Лось поддерживал дружеские отношения при встречах. Почему?

Все три года совместной учебы, сидя с Серковым за одной партой, Лось списывал у него домашние задания и «выезжал» на контрольных. В какой-то степени именно будущему офицеру второгодник был обязан даже переходом из класса в класс. Видимо, чувство своеобразной признательности невольно впечаталось у Лося в сознание, а уж коль он что-то запоминал, то накрепко.

И еще. Серков к давнему соседу по парте никогда не относился как к отпетому хулигану, к конченому человеку, даже и после его отсидки. Для курсанта — тогда — он был и оставался просто товарищем школьных лет.

Случалось когда-то даже и такое. Уже после ухода Лося из школы он и Серков несколько раз оказывались по разные стороны дерущихся на улице компаний парней. В таких случаях бывший одноклассник, заметив Серкова, предупреждал его коротким: «Уйди!» — и махался дальше с другими противниками. Самое интересное — сражающиеся это воспринимали как должное…

Вот на старом знакомстве Серков и решил сегодня сыграть.

«Какой позор для офицера!» — воскликнет один читатель.

«Почему? Самое оптимальное решение в подобной обстановке», — возразит ему другой.

Как знать, как знать…

Стоящий рядом с длинным парнем его усатый дружок-крепыш вроде бы заинтересовался Серковым:

— Ты че, разве Лося знаешь?

— Кореша, — почти не моргнув глазом ответил Серков и тут же перешел в наступление: — Слушай, скажи ему, чтоб перестал здесь курить, — и кивнул на патлатого подростка.

Усатый оказался инициативен.

— А ну, закройся, — кинул он подростку, который остановился на расстоянии двух шагов позади Серкова, ожидая развязки. После слов-приказа он покорно опустился на сиденье.

«Да-а… — невесело подумалось Серкову. — Вот и получается, что, имея нужные связи, можно не только дефицитную дубленку по госцене отхватить или там дубинноголового отпрыска в престижный вуз протолкнуть. Со связями — особыми, конечно, — и в темном углу по морде уже не схлопочешь…»

Усатый пожелал продолжить неожиданное знакомство.

— Ты местный, да? — спросил он у старшего лейтенанта.

— Да уж… Как говорится, здесь родился, здесь учился… В школе, конечно, — нехотя усмехнулся тот.

— Служишь-то щас где? — вмешался еще кто-то из компании.

И пошли общие вопросы-ответы: с кем учился, с кем «ходил» в старших классах, кого, кроме Лося, помнишь, на какой улице живешь — жил, вернее. Но, разговаривая с парнями, Серков все время ощущал на себе взгляды остальных пассажиров, в которых, казалось, читалось: «Ах, ты, оказывается, такой же, как и они. Даже хуже: замаскировался, форму офицерскую надел. А мы-то думали…»

Любую форму, а тем паче офицерскую, очень легко опорочить. И если какой-то случайно затесавшийся в ряды армейские алкоголик валяется в ней около водочного магазина, то наблюдающие такую неприглядную картину люди невольно отождествляют с этим алкоголиком всех офицеров: вот, мол, какие вы на самом-то деле… И несут по единичному случаю сложившееся мнение родственникам, соседям, коллегам по работе.

Форма — это ж своего рода ярлык. Однако если около того же магазина будет валяться пьяный, одетый в «гражданку», то мы лишь с большей уверенностью сможем высказаться, что это скорее простой работяга, нежели доктор наук…

Несмотря на то что Серков тогда чувствовал себя заложником ситуации, — понимал, что пассажиры автобуса мысленно уже отождествили с его военной формой и «содержанием» всех остальных офицеров, — просто так отойти от компании парней он теперь не мог.

Когда же старший лейтенант вышел вместе с ними из автобуса в центре города и волей-неволей должен был с попутчиками за руку попрощаться, тот самый, с красными пятнами на лице, коротышка, который смачно матерился в автобусе, задержал ладонь Серкова в своей и предложил, как утвердил:

— Слышь, начальник… По сто пятьдесят и огурчик, за встречу. Кабак-то рядом… — И завершил свои слова виртуозным ругательством.

Дураку было понятно, что угощать должен именно Серков.

Усатый потянул было коротышку за рукав куртки, вроде: да ладно тебе, пошли, но тот рукав выдернул и возражающее бросил дружку:

— А че такого? Лосю, значит, он кореш, а с нами почему выпить не хочет?

Усатый подумал-подумал и промолчал.

«А вот очкарика бы этого сейчас сюда, — во внутренней ярости подумал Серков про уехавшего дальше Интеллигента. — Ишь как подленько хмыкал, когда я из автобуса выходил. Посмотрел бы, как ты здесь, на моем месте, стал бы выворачиваться… Заполучи-ка, Серый, новый „встречный“: пить-то я с ними не буду, это уж точно красномордый-пятнистый отметил, а попробуй об этом сказать, если они меня уже почти своим считают…»

Тут подросток с подбритыми висками, «закрывшийся», как приказал ему в автобусе верховод компании, впервые оживился, почувствовав, что опять становится «горячо». Просунулся поближе к офицеру и стал сбоку и чуть сзади, правее него, чтобы удобнее было с маху врезать чужаку по скуле, если дело все же дойдет до драки.

Но Серков драться отнюдь не собирался. Он вытащил из кармана кителя десятку и повертел ею перед коротышкой.

— Мужики, — сказал старший лейтенант, — я своих стариков два года не видел. Может, вы дернете сами за мое и их здоровье, а я пойду? — и осторожно протянул купюру красномордому-пятнистому.

— Обижаешь, начальник, я не нищий. — Усатый так двинул в бок своего приятеля, потянувшегося было к дармовым деньгам, что тот зашипел от боли и руку зло отдернул. Серков же молчал, все еще держа перед собой десятку, не зная, как и ответить.

Усатый хотел еще что-то добавить, но передумал и приказал:

— А ну, погнали отсюда.

И компания отошла от офицера, к вящему неудовольствию патлатого подростка.

«В общем, все получилось гадко, ну да и хрен с ним, — подвел итог инциденту Серков. — Кое-как выкрутился…»

Ему захотелось бросить ту злосчастную десятку, предлагаемую парням, но только на один момент, а потом он решил, что деньги тут ни при чем.

Дождь кончился, еще когда Серков ехал в автобусе. Не разбирая дороги, не обращая внимания на выпачканные в грязи сапоги, совсем недавно еще такие начищенные, блестящие, старший лейтенант шел по улице, которая помнила его первые шаги. Желанный родительский дом почему-то уже перестал сильно манить, да и вообще офицер думал, что совершенно непонятно, с чего это он так стремился сюда, в маленький, столь неласково встретивший его, когда-то родной город…

1984

— У, старый пенек Кеша… Считай, одной ногой на «дембеле», а туда же: клюкнул на халяву и воображает себя Наполеоном, — поглаживая ус, шепнул капитан Кольский капитану Репнину.