Федор Ошевнев - Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Мужчина в очках буркнул под нос что-то вроде: «Нда-а» — и повернулся лицом к компании, веселящейся на задней площадке. Открыл рот — видимо, чтобы одернуть хама-рассказчика, — но в последний момент передумал и прикусил язык. Вздохнул и отвернулся к окну.

«Жидок ты на расправу, дядя, — мысленно оценил Серков нерешительность Интеллигента, как про себя окрестил мужчину в очках. — Чужими-то руками, понятно, любое дело делать проще. Великий принцип: „только не я“ — сработал».

А почему «не я»?

Неожиданно Серков вспомнил, как товарищ-курсант когда-то рассказывал про один боксерский удар: встречный. Это если кто-то пытается на ринге противнику прямым по челюсти с любой руки въехать, а тот, предугадав движение, уклоняется и одновременно навстречу свой удар в подбородок наносит. И получается таковой в два раза сильнее: скорости-то боксеров складываются…

Пропустившие сильный встречный, который порой заканчивается глубоким нокаутом, долго потом осторожничают. Даже и на тренировках. А то и вовсе в глухую защиту уходят. А иногда совсем бокс бросают, психологически не в силах преодолеть боязнь снова нарваться на этот страшный и коварный удар.

Вот и Интеллигент промолчал, учтя реальную вероятность подобного, в переносном смысле, встречного со стороны парней. Так же молчали и другие пассажиры, да и сам Серков. Впрочем он-то как раз опасался больше, так сказать, встречного удара последующей степени — негативной реакции со стороны начальства, которое, получив информацию об участии офицера в пьяной драке, вполне могло, особо не разбираясь, эдак «на всякий случай», наказать запятнавшего честь мундира и подразделения…

Увы, постоянная боязнь, «как бы чего не вышло», и сегодня свойственна далеко не только чеховскому герою.

Проехали еще две остановки. Молчаливый внутренний протест пассажиров нарастал. Правда, в автобусе теперь из способных противостоять веселой компании оставалось лишь трое: офицер, Интеллигент да хлипкого вида парень, сосредоточенно крутивший в руках кубик Рубика. Но никто из них так и не решился взять на себя первую роль — как это часто в пиковых ситуациях и бывает.

Часто, но все же не всегда. Меньше года назад Серков оказался свидетелем противоположного случая. Тогда, еще лейтенантом, он тоже находился в командировке — приехал за молодым пополнением в один из уральских городов.

Отметившись с утра на призывном пункте, Серков — так как его команда майских новобранцев должна была сформироваться только через день — поехал знакомиться с городом. Побродил в центре, зашел в универсальный магазин и в парк культуры и отдыха, а потом сел в первый же попавшийся троллейбус и без определенной цели поехал кататься по улицам, иногда меняя транспорт. Подобным эмпирическим способом знакомства с населенными пунктами Серков в командировках пользовался частенько: гораздо интереснее было «выйти» на какую-то уличную достопримечательность, даже не подозревая о ее существовании.

Таким путем и попал Серков в тот раз на окраину города, сойдя на конечной остановке троллейбуса, дабы полюбоваться бронзовым бюстом, как оказалось, увековечивающим память основателя крупного металлургического завода. Справа от троллейбусной остановки дымил трубами этот самый завод. А слева, метрах в ста, возвышалось несколько многоэтажек-новостроек, наступающих на большой пустырь. За ним виднелся молодой лиственный лес.

Серков пожалел, что не успел возвратиться в тот же, что и завез его на окраину, троллейбус, но — делать нечего — стал ожидать следующего. Меж тем из заводской проходной вышли и остановились невдалеке от Серкова две женщины: в возрасте, одетая в строгий темный костюм, и средних лет — в желтом клетчатом платье.

Офицер мало вслушивался в разговор соседок по остановке — что интересного в бабьей болтовне, — но тут внимание всех троих ожидающих транспорта привлекло появление группки подростков, малой скоростью двигающейся мимо остановки, — возможно, к лесному массиву. В центре группы слабо упирался и ежился от тычков и подталкиваний худосочный белобрысый подросток, которого четверо или пятеро его сверстников вели «на заклание».

— Шагай-шагай, сексот несчастный, — худосочному ввалил очередного пинка самый здоровый из «палачей» — длинный и мордастый парень в лимонной тенниске и синих тренировочных брюках.

Как и сегодня, тогда Серков тоже сразу подумал, что надо бы вмешаться и предотвратить расправу, но… Не хватало еще завтра на призывной пункт с синяком под глазом или на скуле заявиться, а ведь подумать начальники могут всякое. Опять же на помощь женщин рассчитывать не приходилось. Ходи потом разукрашенный, доказывай, что ты не верблюд.

И лейтенант мысленно успокоил себя: «Подумаешь, проучат немного ябеду…» С укоряющими взглядами женщин офицер, правда, предпочел не встречаться.

Однако пожилая дама сделала именно то, что надлежало бы сделать ему самому, мужчине.

— Как вы можете? Звери! Сейчас же отпустите его! — гневно воскликнула она.

Даже такой, всего лишь словесный протест против готовящегося «заклания» вызвал немедленное замешательство в рядах «палачей». Чем оперативно воспользовалась «жертва», прорвавшая кольцо мучителей и помчавшаяся наутек в сторону ближайшей девятиэтажки.

Длинный парень выругался, но к женщине при молодом офицере, стоящем рядом, цепляться не посмел и молча отошел со своими приятелями. А вскоре к остановке подрулил очередной троллейбус. Серков в нем ехал и очень радовался, что мордастый не пристал к женщине, ибо в противном случае ему, офицеру, уж не миновало бы вмешаться и… неизвестно, как бы все потом обернулось. А в сегодняшнем случае…

Что ж, Интеллигент расчетливо оценил обстановку и расстановку сил. Но, не глядя в сторону компании парней, и он, и сидящие в автобусе женщины, и старик со слуховым аппаратом осуждающе посматривали на Серкова, должно быть, про себя возмущаясь: он-то, он, защитник Родины, почему молчит и не наведет порядок?

А защитника Родины злили эти осуждающие взгляды. Нет, он соглашался с теоретическим всеобщим мнением, что офицер всегда и везде должен вершить справедливость, и что военная форма ко многому обязывает, и что… Но…

Но по сути своей старший лейтенант не был героем, правда, и не стремился им хотя бы казаться в глазах окружающих (иные офицеры, он это точно знал, именно так и делали, красочно живописуя свои выдуманные подвиги). И так как, ко всему прочему, Серков обладал весьма заурядной внешностью и силой, то частенько тяготился офицерской формой, отчетливо ощущая, какой тяжелый груз ответственности он несет на плечах вместе с погонами, понимая, что от этого груза не освободишься даже в «гражданке» и на «гражданке» — то есть в гражданской одежде и вне стен воинской части.