Николай Рерих - Листы дневника. Том 1

Можно находить щиты и девизы очень сложные. В нагромождениях постепенных на щитах уже сказывалось не служение рода, но гордость и самохвальство. Но многие древнейшие иероглифы чести очень просты. Они напоминают собою о возложенных на себя задачах. Они не усложняются вехами постепенных прохождений. Они держатся четко, ибо возложенная на себя задача так же бесконечна, как и все сущее.

Наука о родовых знаках и девизах чрезвычайно психологична. Она не только помогает изучению истории, но именно неоценима со стороны психологии. Каждый век вносил в эти традиции свои особые знаки. Они остаются открытой книгой для каждого непредубежденного исследователя. Такие исследования будут совершенно далеки от известной басни о гусях, спасших Рим. Наоборот, они будут вещественными признаками для изучения быта. В этих знаках отложились основы и гуманизма, и чести, и достоинства, и духовных стремлений, и мужества, и Служения. На каких бы языках ни произносить эти качества, начало, ведущее в них, все-таки останется. Во имя человечества, почему мы стали бы влагать самовольно в перечисленные качества лишь какие-то плохие побуждения? Всякое сотрудничество может процветать лишь на доверии. Если к чему-то мы отнесемся предубежденно-недоверчиво, то тем самым мы лишаем себя права быть судьями.

Разве будет историком тот, который приступит к труду своему уже в преднамеренности доказать то или другое, ему показавшееся или ему выгодное? Мы знаем много писаний, оплаченных и совершенных лишь в судороге предубеждений. Эти личины не имеют ценности. Рано или поздно кто-то, по природе справедливый, докажет весь подлог, совершенный ради самости или подкупности. Всегда и во всем лучше ошибиться в хорошую сторону, нежели в дурную. Но ведь и это качество нужно воспитать в себе в неистощимом терпении, денно и нощно.

Опять напоминание о ночи и дне. Хорошо сказано о ночи ранее дня. Ведь ночные познания мы принесем в день и проявим во дне, в свете. К состоянию сна начали относиться сознательно лишь сравнительно недавно. Вредно недосыпать, но еще вреднее развить в себе пагубную привычку слишком долгого сна. Ведь мы и не должны оставаться в том особом состоянии духа, которое дает сон чрезмерно долгий. Этим самым мы будем отрывать часы бодрствования и не успеем сознательно обмыслить то, к чему мы прикоснулись в Тонком Мире. Очень характерно отметить, что на высотах сна требуется меньше, чем в низинах. Это обстоятельство дает многие темы для размышлений. Прежде всего оно доказывает, что отравленная, стелящаяся по земле атмосфера вызывает большую потребность к освежению в условиях Тонкого Мира. Во всяком случае, более чем характерно, что на высотах требуется минимум сна, но и менее пищи. И об этом можно достаточно подумать.

В конечном равновесии естественно знать о Тонком Мире во время бодрствования, а в ночные часы из достижений во сне приносить наибольшую пользу своему возложенному на себя Служению. Если мы исключим из соображений сны, являющиеся следствием наркотиков, опьянения, объедания и всяких непотребных излишеств, то мы увидим перед собою очень поучительные здоровые и многозначительные сновидения. Обычно запечатлеваются они при состоянии сердечного, душевного покоя. Конечно, понимаем покой не как бессмыслие, но как истинное равновесие.

Наверное, вам приходилось много раз слышать, как люди жаловались, говоря: "Сколько раз хотел я то или другое увидеть во сне, и никогда этого не случалось". Действительно, наши здешние предубежденные предпосылки будут много отличаться от того, что действительно полезно или действительно спешно нужно.

Nat-og-Dag, ночь и день. Всегда готов! Всегда знаю, что каждое испытание будет принято в сладости познания нового.

18 Апреля 1935 г.

Цаган Куре

Публикуется впервые

В "Добротолюбии" приводится такой пример терпения: "Такого терпения я хочу представить вам два, по крайней мере, примера, из коих один показала одна благочестивая женщина, которая, желая усовершенствоваться в добродетели терпения, не только не бегала искушения, но еще искала, чтобы ее огорчали, и сколь ни часто была оскорбляема, не падала от искушения.

Женщина эта была в Александрии, происходила от знатного рода и в доме, оставленном ей родителями, благочестно работала Богу. Однажды, пришедши к блаженной памяти архиепископу Афанасию, просила дать ей на содержание и упокояние какую-либо вдову из презираемых на церковном иждивении. Дай мне, говорила она, одну из сестер, которую бы я успокоила.

Первосвятитель, похвалив такое доброе намерение женщины и ее усердие к делу милосердия, приказал выбрать из всех такую вдовицу, которая бы превосходила бы всех честностью нравов, степенностью и обходительностью, чтобы желание являть такую щедрость не было подавлено худостию имевшей пользоваться ею и чтобы имевшая являть ее, быв оскорблена злонравием сей последней, не потерпела вреда в вере.

Итак, приняв такую избранницу, она привела ее в дом и стала ей услуживать во всем, но, видя ее скромность и тихость и получая от нее каждую' минуту почет в благодарность за дело своего человеколюбия, она через несколько дней опять пришла к помянутому Первосвятителю и сказала: "Я просила, чтобы ты приказал дать мне такую, которую бы я упокоивала и которой служила бы с полным послушанием".

Он сначала не понял, чего ради такая речь и чего желает эта женщина, и, подумав, что ее прошение по беспечности смотрителя за вдовицами было пренебрежено, не без душевного смущения спросил о причинах такого промедления. Ему сказали, что к ней отправлена честнейшая паче всех вдовица. Тогда он, догадавшись, чего искала та мудрая жена, велел дать ей вдовицу, непотребнейшую из всех, которая всех превосходила бы гневливостью, сварливостью, буйством, болтливостью и суетностью.

Когда нашли и дали ей такую, она, взявши ее в свой дом, с таким же или еще с большим усердием стала служить и этой, как служила первой. В благодарность же за такие услуги получала от нее только то, что та оскорбляла ее недостойною бранью, злословием, поношением и, укоряя ее с язвительным ругательством, роптала, что она выпросила ее у архиепископа не на успокоение, а на мучение и перевела более от жизни покойной к тяжелой, чем "от" тяжелой к покойной. Такие оскорбления предерзкая эта женщина простирала иногда до того, что не удерживала даже и рук, а та — госпожа — усугубляла за это смиренные ей услужения, научаясь побеждать ее разъярения не сопротивлением, но более смиренным себя ей подчинением и укрощать ее неистовство человеколюбивою кротостью.

Такими опытами, утвердившись вполне в терпении и достигши совершенства всей желаемой добродетели, она отправилась к помянутому Святителю поблагодарить его и за мудрый его выбор, и за собственное благодетельное обучение, за то, что он, наконец, совершенно согласно ее желанию назначил ей такую достойнейшую учительницу, непрестанными оскорблениями которой укрепляясь каждодневно в терпении, она достигла самого верха сей добродетели. "Наконец, ты дал мне, Владыко, для успокоений такую, какую именно я желала иметь. А та, первая, своим почтительным ко мне отношением скорее меня успокаивала и утешала, чем я ее".