Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Потом мы ехали через весь город — в центр его, где в университетском общежитии Чудаковой предстояло провести еще одну, последнюю в Лос-Анджелесе, ночь. Пообещав помочь ей на следующий день в каких-то предотъездных хлопотах, я возвращался домой. Шел двенадцатый час ночи, улицы стихли, и не торопясь, пересекая на всегда зеленый свет перекрестки и почти не следя за движением окрестных машин, я думал о ее словах. «Доброго» — да, конечно. Мало кто из близких мне людей думает по-иному. А оптимистичного?…

Октябрь 1990 — январь 1991 гг.

ВЛАДИМИР НАДЕИН пришел в «Известия» двадцать два года назад — из журнала «Крокодил», где несколько предшествующих лет проработал ответственным секретарем редакции. Фельетонист, заведующий отделом фельетонов… С 89-го года — заведующий корпунктом «Известий» в Вашингтоне и после провала путча — зам. главного редактора газеты.

— Многие, из числа называемых центральными, издания бывшей советской прессы и, не в последнюю очередь, ваши «Известия», — начал я беседу, — активно способствовали демократизации общества и, в конечном счете, приходу сегодняшнего, ельцинского правительства. И сейчас они как бы пожинают плоды своей деятельности.

Я имею в виду следующее: попав в условия свободного рынка, газеты, сохранившие старые организационные и хозяйственные структуры, при которых значительная часть расходов погашалась государством, оказались на грани краха. Стоимость бумаги и типографских работ многократно увеличилась, а субсидий нет. И, как утверждают их издатели, газеты вынуждены либо поднять цены до такого уровня, что массовый читатель не сможет их покупать, либо переходить на еженедельный выпуск вместо ежедневного. Либо просто-напросто закрываться.

Но ведь издания, которые зародились без помощи государства, продолжают успешно функционировать, и сегодняшняя ситуация их тревожит не больше, чем производителей любых других товаров, действующих в условиях свободного предпринимательства. Недавно «Лос-Анджелес Таймс» напечатала информацию о совещании в Москве редакторов газет, на котором они говорили, что издания их вынуждены будут закрываться, и страна лишится основной прессы.

Потом «Лос-Анджелес Таймс» напечатала мою реплику по этому поводу. Владимир, поверьте, мы не пытаемся никого отсюда учить, но все же мы располагаем определенным опытом. «Панорама», например, начала свое существование в крохотной комнатке, и бюджет ее мы определяли реальной стоимостью процессов и реальными возможностями распространения издания.

Еженедельник существует уже который год — в таких точно условиях, как и вся наша пресса. При этом у нас всегда чуть меньше помещений, чем нужно бы, и всегда одного-двух человек не хватает. Новых сотрудников мы принимаем, но только тогда, когда становится ясно, что без этого уже точно не обойтись. Вспомним «Известия»: огромное здание, огромное число, мягко выражаясь, не очень занятых людей… Еженедельную «Панораму» готовят девятнадцать штатных сотрудников.

Так почему в примерно того же объема, что и «Панорама», приложении к «Известиям» — в «Неделе» — должно работать чуть ли не двести? И вот мы узнаем сегодня о том, что Ельцин принял решение субсидировать некоторые газеты… Честное слово, это разочаровывает: потому что, если свободная пресса получает подкормку от государства, то она определенно уже не свободна. И дело-то тут не только в прессе — это выглядит отступлением от определенных принципов, с которыми российские демократы пришли к власти.

Надеин внимательно выслушал меня и заговорил:

— Я думаю, что главный вывод лежит за пределами нашей дискуссии. Конечно же, пресса, питающаяся с руки правительства, свободной не является и стать таковой не может.

Но вначале следует сказать о том, что чувствовали бывшие советские люди, что чувствуют нынешние постсоветские люди и о чем редко задумывались даже профессиональные журналисты.

Из чего складывалась чрезвычайно низкая цена наших газет, которые, тем не менее, были необычайно прибыльными? «Известия», например, давали не менее восьмидесяти миллионов рублей чистой прибыли в год. И это — при цене три-четыре копейки! То, что в наших газетах зарплата журналистов составляла всего 2–3 процента общих затрат, то есть журналистам, мягко говоря, недоплачивали — это лишь часть ответа.

Но важнее другое — лес был бесплатным, его рубка стоила дешево, ибо всегда использовался каторжный труд заключенных, труд несвободных людей. На восстановление окружающей среды деньги практически не тратились. Для подсчета промышленных издержек на производство собственной бумаги использовали весьма льготную для ее потребителя арифметику: закупали, например, за десять миллионов долларов крупную бумагоделательную машину в Японии, но на балансовую стоимость ставили эту машину по сказочному курсу — 54 копейки за доллар. И получалось, что машина стоила не десять миллионов долларов, а пять миллионов четыреста тысяч рублей. А отсюда выводилась себестоимость бумаги.

После этого «сверхдешевая» бумага на дешевом транспорте, а потому постоянно убыточном, доставлялась в типографию, и конечный продукт, баснословно дешевый по себестоимости, собрав «пыльцу» на всех предыдущих этапах, отдавал огромные деньги — кому? — партии.

Все знают, что у нас не было не партийных газет — «Комсомолка» была партийной… «Труд»… даже «Советская женщина»! То есть сама по себе цена газет, к которым привык потребитель, была основана на идеологическом подходе.

— А партия, — вставил я, воспользовавшись паузой, — получала двойную прибыль: и материальную, и — по широкой доступности издаваемой ею прессы — идеологическую…

— Совершенно верно, — наша мудрая партия убивала сразу двух зайцев, — согласился Надеин. — С одной стороны, с помощью дешевых маленьких газет людям ежедневно вдалбливался набор политических клише, стереотипов. И это была очень эффективная система пропаганды.

Несколько отвлекаясь от темы, скажу, что никогда задачей нашей пропаганды не являлось превращение читателя в единомышленника.

Главным было — путем многократного повторения вбить в него тот набор изречений, за который он не будет наказан, если выскажет их публично. Например: нужно говорить — «с чувством законной гордости все советские люди восприняли…». Ну, и так далее…

Но вернемся к экономической стороне. Наши газеты доставлялись во все отдаленные уголки страны, ибо феномен центральной печати состоял в том, что Центр хотел контролировать идеологию везде: чтобы в какой-нибудь отдаленной области вдруг не появились «чуждые» мысли.