Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Существовал узкий круг людей, которым, прежде всего, в силу их положения были доступны напечатанные за рубежом произведения наших философов, писателей и т. д. И еще другой, тоже узкий круг — профессионалы: филологи, историки, немногие хорошие философы — они также имели доступ в считанные хорошие библиотеки. А огромная масса народа в то время пробавлялась литературой, накопленной в публичных, массовых библиотеках. В основном, это были книги, изданные после 1964 года — остальные считались устаревшими.

Теперь на людей свалился ворох разных имен, произведений. И одновременно с этим появилась возможность приложить свои силы к коммерции. Согласитесь, что раньше человек с коммерческой, предпринимательской жилкой имел только два пути: торговля или настоящая преступность — с обрезом в руке. Я убеждена, что многие не стали бы преступниками, будь у них возможность заниматься законной предпринимательской деятельностью. И, конечно, сейчас в коммерцию устремились люди, несущие на себе печать предшествующих десятилетий.

Вернемся к имени Пикуля. Не только сейчас, когда он умер, но и раньше я считала, что нападки на него не совсем корректны. В сущности, он занял пустующее место. В массах сохранялся большой интерес к истории, который десятилетиями не удовлетворялся. На самом же деле, удовлетворить его было просто — переиздать нашу, не Бог весть какую, но вполне приличную массовую романистику, историческую романистику конца прошлого века. Пикуль создал собственную библиотеку из этих книг и перелагал их в свои романы. А люди с удовольствием их читали. Я никогда не могла понять яростных претензий к нему. Да, писал он пошловато, на потребу читательскому интересу — но интерес-то ведь этот был!

Конечно, в современной коммерческой продукции бездна поверхностности и малоаппетитных вещей. Но в ужасе наших интеллектуалов перед этой свободной деятельностью меня огорчает привычное зрелище их инфантильного поведения. Например: стоило в последнее десятилетие появиться в газете очерку о том, как муж убил свою жену-учительницу, через пару номеров газета публиковала подборку писем-откликов читателей. Лейтмотив — недоумение и ужас перед тем, что среди нас появились люди, которые убивают своих жен, да еще и учительниц. Это подвергалось обсуждению и муссировалось печатными органами, выдавалось ими за общественное сознание.

А ведь все просто — да, среди нас есть и были преступники, как и в любой другой стране. Да, их процент не ниже, чем где бы то ни было. Здесь я хочу употребить выражение молодежи, которое очень люблю: «Как же так — никогда так не было, и вот опять так получилось». Мы сталкиваемся здесь с той же преднамеренной инфантилизацией населения, лишь в других формах. «Ах! Как же это так — коммерческая деятельность! Снижение культурного уровня!» А подумайте, как же может быть иначе?

Действительно, «коммерческая деятельность» разносит ценности по рукам, опошляя их по ходу дела. Этот процесс мы неминуемо должны пройти, и дело людей, которые чувствуют себя профессионалами в культуре, постараться каким-то образом сделать так, чтобы процесс этот проходил без огромных потерь для культуры. Государство как бы выпустило из рук эту деятельность, которую подхватили те, кто к ней способен. Мы же привыкли к тому, что культурой занимаются два сорта людей: абсолютно не имеющие к ней отношения — в райкомах, горкомах и управлениях культуры — или люди действительно высокообразованные.

Сейчас же мы имеем нечто среднее, к чему не привыкли. В итоге, коммерческая деятельность некоторое время, возможно, весьма долгое, будет иметь неприятный характер. Потом она, как я думаю, попадет в свой канал, как у вас — «коммерческий» — и будет там находиться. В других же каналах будет находиться культура как таковая. Видите, я неисправимый оптимист, может быть, со мной даже неинтересно разговаривать… — неожиданно рассмеявшись, закончила мысль Чудакова.

Улыбнулся и я — хотя оптимизм Мариетты разделял не вполне. И вовсе не потому, что видел какие-то опасности для российской литературы оттого, что пробивные и ловкие ребята, не имеющие к ней вроде бы прямого отношения, станут богачами на печатании журналов и книжек — пусть бы им! Бог, как говорится, в помощь… Позволят ли там обстоятельства, чтобы процессы, о которых говорила моя собеседница, благополучно завершились нормальной ситуацией — когда издатель свободен издавать, а читатель — выбирать?..

События последующих месяцев, к сожалению, подтвердили обоснованность моих сомнений. Тогда же, после нескольких ничего не значащих фраз, которыми обменялись мы с Мариеттой, как бы давая себе передышку, я спросил ее о впечатлениях, оставшихся от преподавания в американской аудитории. Здесь я считаю необходимым привести ее ответ почти дословно:

— Во-первых, очень приятен неподдельный, серьезный, активный интерес аспирантов (а я преподаю именно им) к выбранному предмету. Резкое отличие здешних аспирантов от наших, даже лучших, довольно очевидно. Оно интересно, любопытно и все время подтверждается. Американские студенты умеют интенсивно работать, и порой, при существенно меньшем начальном уровне знаний по данному предмету, они могут в короткий срок проработать огромное количество материала и непременно прийти к каким-то оригинальным выводам и мыслям.

Это и есть их задача. Можно сказать, что они не мыслят себе работу без мысли. И я с самого начала этим восхищалась. У нас же этот процесс происходит более вяло, медленно с другой стороны, именно про нас сложена поговорка: «Русские долго запрягают, но быстро едут»…

Подобными наблюдениями со мною и раньше делились визитирующие в США преподаватели из советских вузов. Оставалось думать, что оно вполне обоснованно.

— Считаете ли вы, что это уже национальная черта, или их просто так учат? — уточняя ее мысль, спросил я Чудакову.

— Многое из того, что я здесь вижу, в том числе и предмет нашего разговора, приводит меня к мысли, что это просто часть системы, по которой работает вся страна. Умение студентов активно работать мне видится как часть общего успеха, потому что тут все обусловлено.

Здесь знают заранее, — задумавшись ненадолго, продолжила она свою мысль, — знают с детства, быть может, не отдавая себе отчета, как целесообразно вести себя в этом обществе. Приведу вам некий обобщающий пример. Когда я жила в Стэнфорде, мои американские друзья часто возили меня по окрестностям.

Вы, наверное, знаете эти места — крутые горные дороги, обрывы, темнота… Первое время я удивлялась: мчимся в темноте, виражи, а водители перед поворотом не сигналят. «Как же вы не гудите?» — спросила я однажды, вызвав у спутников искреннее изумление. Водитель так и не понял моих объяснений про Крым и Кавказ и лишь вежливо улыбнулся.