Ольга Кучкина - Смертельная любовь

Тема двойничества, тема драматических несовпадений – главная тема Олеши.

Человека, все время попадавшего не туда и получавшего не то.

Главная любовь его жизни его покинула.

Он женился не на той из трех сестер, которую любил.

Он посвятил свою сказку Ольге, хотя писал ее про Симу.

Прообраз Суок, реальная золотоволосая девочка-циркачка из его детства, и вовсе оказалась другим существом…

«Я влюбился в девочку-акробатку. Если бы не разлетались ее волосы, то, может быть, и не влюбился бы. Если бы не разлетались волосы, и если бы белые замшевые башмаки так не выделялись, то на песке, то в воздухе, то в круге сальто… Никто не знал, что я влюблен в девочку-акробатку, тем не менее мне становилось стыдно, когда она выбегала на арену… Я, возможно, и сам не знал, что я влюблен…

Однажды шел снег, стоял цирк, и я направился в эту магическую сторону…

Цирк всегда виднелся сквозь падающий снег… И я шел сквозь падающий снег, поражаясь снежинкам… Там было кафе, в здании цирка, где собирались артисты. Из кафе вышло трое молодых людей, в которых я узнал акробатов, работавших с девочкой.

Один из них сплюнул, с некрасивым лицом и в кепке; невысокого роста, какой-то жалкий на вид, с широким ртом молодой человек. Он сплюнул, как плюют самоуверенные, но содержащиеся в загоне молодые люди – длинным плевком со звуком сквозь зубы…

И вдруг я узнал в третьем ее.

Этот третий, неприятный, длинно и со звуком сплюнувший, был – она. Его переодевали девочкой, разлетающиеся волосы был, следовательно, парик…

Однако я до сих пор влюблен в девочку-акробатку, и до сих пор, когда вижу в воспоминании разлетающиеся волосы, меня охватывает некий стыд…»

Из детства и реальный Гаспар Арнери.

«Был такой доктор. Звали его Гаспар Арнери. Наивный человек, ярмарочный гуляка, недоучившийся студент могли бы тоже принять его за волшебника. В самом деле, этот доктор делал такие удивительные вещи, что они действительно походили на чудеса…»

Мне иногда хочется сказать, что желтая арена цирка это и есть дно моей жизни. Именно так – дно жизни, потому что, глядя в прошлое, в глубину, я наиболее отчетливо вижу этот желтый круг с рассыпавшимися по нему фигурками людей и животных в алом бархате, в перьях и наиболее отчетливо слышу стреляющий звук бича, о котором мне приятно знать, что он назы-вается шамберьер…

…В те детские, вернее, уже отроческие годы, никаких предвестий о том, что я буду писателем, я в себе не слышал. Мне хотелось стать циркачом, и именно прыгуном. Уметь делать сальто-мортале было предметом моих мечтаний…

Я, между прочим, и теперь иногда сообщаю знакомым, что в детстве умел делать сальто-мортале.

Мне верят, и я, вообще не любящий врать, рассказываю даже подробности».

Он закончит «Три толстяка» в 1924 году, к нему придет популярность, его станут узнавать на улицах.

Рассеянный ротозей, внимательный наблюдатель, веселый сочинитель и – запойный алкоголик, трагический ипохондрик. Писатель, узнавший вкус славы, и – неудовлетворенная, тщательно скрывающая чувство зависти личность.

Он сочинит роман «Зависть», зная эту категорию изнутри.

Мейерхольду, восхищенному романом, когда они познакомились, он скажет:

«Так вы думали, что “Зависть” – это начало? Это – конец».

Тема двойничества в разных очертаниях.

Кстати, «Зависть» насчитывала 300 начал. Олеша остановился на 301-м: «А по утрам он пел в клозете».

«Я очень органический писатель. Сажусь писать – ничего нет. Абсолютно ничего! Потом расшевеливается что-то неизвестно где, в самой глубине мозга – совершенно неведомыми и не поддающимися никакому прочувствованию путями выходит из физиологии моей знание о том, что мне нужно и что мне хочется написать».

И главное:

«Я твердо знаю о себе, что у меня есть дар называть вещи по-иному».

Ему 31 год. Он записывает в дневнике:

«Все время кажется мне, что взрослость где-то там, что она еще наступит… Взрослость в том смысле, как понималось это в буржуазном воспитании, – означала утверждение в обществе и большей частью – через овладение собственностью. У нас уничтожили собственность. Что такое теперь – положение в обществе? В каком обществе? Из каких элементов слагается современное общество?

Вряд ли кто-нибудь из тридцатилетних чувствует себя взрослым».

Он видит в парикмахерской человека, каким ему хотелось бы быть. Лицо солдата, здоровый, губы как у Маяковского. Лицо, которое кажется Олеше интернационально мужским, лицом пилота – такой тип мужественности.

А вот автопортрет:

«Я росту маленького; туловище, впрочем, годилось бы для человека большого, но коротки ноги, – поэтому я нескладен, смешон; у меня широкие плечи, низкая шея, я толст. Никогда не предполагал, что буду толстым, лет с двадцати пять начал толстеть. И теперь, когда мне тридцать, я маленький толстячок, набрякший, с ощущением ошейника под затылком и подбородком, с гудением в ушах, с глазами, которые краснеют после сна и после того, как я нагибаюсь, и от холода… У меня мясистый, сравнительно приличной формы нос, узкие губы, выдающийся подбородок, глаза сидят глубоко, очень глубоко, как-то смертно. Лицо мое рассчитано на великую биографию…»

Все-таки лицо «рассчитано на великую биографию»…

Но ему не нравится в себе гораздо больше, чем просто внешность.

«Я русский интеллигент. В России изобретена эта кличка. В мире есть врачи, инженеры, писатели, политические деятели. У нас есть специальность – интеллигент. Это тот, который сомневается, страдает, раздваивается, берет на себя вину, раскаивается и знает в точности, что такое подвиг, совесть и т. п. Моя мечта – перестать быть интеллигентом…»

Это тем более драматическая коллизия, если вспомнить разразившуюся внезапно, как летняя гроза, опальную, диссидентскую книгу Аркадия Белинкова «Гибель и сдача советского интеллигента. Юрий Олеша». Счет, который честный и талантливый писатель Аркадий Белинков предъявит не какому-нибудь литературному подонку, которых пруд пруди в СССР, а талантливому и честному писателю Юрию Олеше!..

С горьким и сильным чувством за Олешу вступился еще один честный и талантливый писатель Борис Ямпольский:

«Есть на свете люди – литературоведы, – которые пытаются выдать сейчас Олешу чуть ли не за эталон приспособленчества. Какая ужасная слепота и несправедливость… Он был высечен из цельного благородного камня, в нем не было ни капли, ни одного капилляра подлизы, карьериста, ему доступны были волшебные видения…»