Сборник статей - Личности в истории. Россия

В своей автобиографии Волошин однажды записал: «…мое отношение к миру – см. „Corona astralis“». Попробуем вглядеться в строки этого поэтического цикла, ведь в них отразились ключевые моменты судьбы художника, важнейшие темы его размышлений и тайны его сердца.

Созданный 35-летним поэтом цикл стихотворений «Corona astralis» («Звездный венок») – это венок сонетов, довольно редкая в русской поэзии форма. Четырнадцать стихотворений переплетаются друг с другом, словно звенья венца: последняя строка каждого предшествующего сонета является и первой строкой следующего. Последнее стихотворение замыкает круг, возвращая читателя к началу, и, подобно драгоценному камню в венце, сияет пятнадцатый сонет, состоящий из первых строк всех четырнадцати стихотворений. В этом сонете заключен смысловой и образный стержень всего поэтического цикла.

Изысканная и требующая большого мастерства поэтическая форма венка сонетов отсылает читателей к европейской поэзии: творчеству Данте, Петрарки, Шекспира… И напоминает облик самого молодого поэта: своим современникам он казался скорее французом, чем русским, а его поэзия – излишне европеизированной, эстетской и искусно сделанной. Религиозно-мистический смысл стихотворений оставался малопонятен читателям. Впрочем, и сам Волошин в дневнике 1905 года признавался, что мог бы быть «великолепным французом»: «…в конце концов, единственное, что соединяет меня с Россией, – это Достоевский». Но очень скоро предсказанные Достоевским «бесы» расплодились по всей России, и время (страшное время войн и революций!) показало, что парижский «парнасец» не более чем образ, за которым стоит живой человек огромной душевной щедрости, неразрывно связанный со своей родиной. В самые страшные дни Волошин не переставал говорить и писать о человечности. «Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека…» Не только поэтическим словом, но и делом он подтверждал неистребимую правду любви: устраивал судьбы, спасал жизни красных и белых, родных и незнакомых. Он боролся прежде всего за сохранение в человеке Человека:

Его стихотворениям о России, написанным в разгар революции и гражданской войны, не пришлось пылиться в архивах. Волошин стал первым поэтом советского «самиздата»: его стихами, распространявшимися в списках, зачитывались по обе стороны революционного фронта. Поэт гордился тем, что в период всеобщего ожесточения и разлада ему удалось, «говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что ее принимали и те, и другие».

Лучи света, рождавшиеся на пустынных берегах Коктебеля, достигали людских сердец по всей стране, горящей в огне войны. Друзья передавали поэту слова незнакомых людей: «…единственное, что меня утешает (это мне говорили), что в Крыму живет один философ, который всегда говорит: делайте добро»… Но для многих позиция «не только за нас» означает «против нас». Волошин оставил в дневнике запись, полную горькой иронии: «Кто меня повесит раньше: красные – за то, что я белый, или белые – за то, что я красный?» А его строки, написанные почти сто лет назад, и сейчас все так же актуальны:

«Кому земля – священный край изгнанья…»

Земля так мала, писал Волошин, что стыдно не обойти ее всю. Он прошел всю Европу и побывал в Азии. И не просто путешествовал, а следовал путями культуры: «по стопам» Лойолы, Франциска Ассизского и Дон Кихота, «в гости» к Байрону, Гейне, Шекспиру…

Но есть земля, с которой судьба Волошина связана особыми узами. Это Крым и его восточный берег, Феодосия и Коктебель. Когда Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина, мать художника, купила земельный участок близ деревеньки Коктебель, вокруг были километры пустынных холмов. Волошин вспоминал, что ему, ожидавшему увидеть «классические» южные красоты, не сразу открылась уникальная выразительность восточного берега Крыма, та его особенная красота, которую мы понимаем сейчас именно благодаря волошинским стихам и акварелям:

Акварели Волошина – это картины-размышления: не копирование природы, а анализ и повествование. У мастеров японской гравюры и у живописцев Возрождения художник учился самоограничению, точности каждого штриха, умению наблюдать и понимать законы природы: «…я раньше думал, что надо рисовать только то, что видишь. Теперь я думаю, что нужно рисовать то, что знаешь». Работавшие в Коктебеле геологи отметили, что волошинские акварели, написанные не на пленэре и как бы условные, передают геологический характер региона точнее фотографии. А по воспоминаниям одного из посетителей Дома Поэта, Волошин «был очень популярен среди местных крестьян не как поэт или художник, а как человек, замечательно знающий свой край, в том числе его сельское хозяйство. Он давал очень ценные советы по этим вопросам… Он был человеком огромных знаний, впоследствии по его указаниям производились не только археологические раскопки, но и горные разработки».

Крымская земля была когда-то оживленным перекрестком, на котором сталкивались или смешивались различные культуры, но их вековые наслоения почти стерлись с ее поверхности. Для Волошина сам пейзаж Крыма был памятником его богатой истории, и человеческой, и природной. В этой книге он читал невидимое глазу и умел рассказывать о своей Киммерии так, как никто другой. В его повествованиях события древней истории и мифологии раскрывались так ясно, словно о них вспоминал очевидец.

На этой красивой и древней земле Волошин создал новый очаг культуры – Дом Поэта. Почему-то вспоминаются монахи-пустынники, которые своими трудами и молитвами превращали безвестный уголок земли в новый центр духовного притяжения.

О Волошине-коктебельце, как ранее о Волошине-парижанине, складывались легенды. Как его только не называли: и Зевсом, и Орфеем, и фавном… «Хитон» и полынный веночек на волосах поэта вспоминают почти все посетители его Дома (что касается веночка, то это была, по свидетельству Марины Цветаевой, «насущная необходимость, принимаемая дураками за стилизацию»). Наделяя Волошина «мифологическими» чертами, многие обращали внимание только на сказочную сторону «мифа», но она была лишь внешним выражением глубокого стремления поэта жить в соответствии с вечными природными и космическими законами. Так и в «Corona astralis» изысканная, замкнутая в кольцо форма может напомнить о цикличности бытия и о том, что среди разрозненных, неоконченных или забытых строк нашей жизни есть главные, наполненные особо важным для нас смыслом.