Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том Ι

20 мая 1880. Вторник. В Москве

Утром проспал почти до восьми часов. После чаю стал писать к князю Александру Николаевичу Шаховскому (что не могу быть в третьем часу), к Новиковой (что не могу быть в один час), к Сорокину (что не могу быть завтра утром в восемь). Пришли от князя Шаховского с большой просфорой от преподобного Сергия, жертвовательница кисета, переделанного на сумку для дароносицы, — чахоточная, в монастырь желающая, но и в мире нужная для тех девиц, которых учит шить и воспитывает. Что за ангельские души в мире есть! Хоть бы эта! — О. Виктор Покровский привез ящик с тремя сосудами — дар Миссионерского общества. К обедне опоздал; а сегодня хотелось побыть — праздник Святителя Алексия, — служил хозяин. К двенадцати часам поехали с хозяином в 1–ю Гимназию (против храма Спасителя) на экзамен. Плохо отвечали. Девицы — куда лучше! Хотя бы вчера — несравненно лучше знают Закон Божий и красноречивей рассказывают; здесь — все мямли какие–то, дар слова совсем не развит; а знают так плохо, что приходится выбирать самые простые вопросы, чтобы не поставить в затруднение. Или преподают плохо, или бездарность одна в классе. А вчера еще князь Мещерский так хвалился этой гимназией, и директор так хвалил! — А он — человек нервов; тут же стал горячиться и видимо, капризничать, ворчать на учеников, — совсем неприлично! Настоящий экзамен не оправдывает славы Гимназии. Ведь отсюда Соловьев — историк! Еще бы не быть ей славной! — К двум часам — в Чудове. Здесь ждали Преосвященного Алексея к обеду. Митрополит Макарий был весьма любезным хозяином. Из светских были — генерал–губернатор князь Долгоруков, Гражданский Губернатор Перфильев, Обер–полицмейстер Козлов, вице–губернатор Красовский и один гофмейстер, — и только; из духовных, кроме викариев, главные архимандриты и протоиереи. Обед, начиная с стерляжьей ухи, был изысканный; тосты — за Государя, за «Московского Митрополита Макария» (князь сказал), «за дорогого гостя» (князя, — Митрополит сказал), «за всех гостей», «за процветание Японской Миссии» (Амбросий), «за двух хозяинов Москвы — духовного и светского» (то есть в лице их — за гостеприимных жителей Москвы) — я предложил. — При всех тостах, протодиакон чудовский еще кое с кем пел «многая лета». — «Как по–японски многая лета?» — «Бан–сай». «Неловко петь». — «Да у нас еще и не поют; не знаем, как перевести; „Бансай“ значит „десять тысяч лет“ и весьма употребительное слово; а „многия лета“ собственно „тасай”, или „ооку–но тоси“, — но непонятно будет». — Митрополит «бансай» не посоветовал употреблять; а Преосвященный Амбросий — к «тасай» советовал прибавить «сю–я тамай». — Мнение Митрополита нужно не забыть. Преосвященный Амбросий здесь же за столом пообещал колокол для Миссии, — «Колокол есть у вас?» — «Нет». — «А нужно?» — «Как не нужно». — «Так поздравляю с колоколом». — За столом же был староста Успенского Собора, богач Попов. Преосвященный Амбросий с ним переглянулся и спросил: «Можно?» — «Можно», — тот ответил. — И колокола, кажется, будут! Даже не в сто, а в пятьсот пудов, и притом — с полным прибором других колоколов!.. Что ж, хоть бы в триста пудов сделали! Перевезти — перевезем. За столом Митрополит, между прочим, советовал вести записи о Церкви, чтобы после нетрудно было делать исследования. Что у кого болит… Каждое утро сидит над хартиями, пиша Русскую Церковную Историю, так и об Японской уже думает. — Раненько! «Вы, конечно, будете знаменитостью», — говорит; эвона! Хорошо, что не молод я для легковерия. — К князю Алексею Николаевичу Шаховскому, — подарил несколько книг, между прочим, рисунки русских древностей. — К О. А. [Ольге Алексеевне] Новиковой (рожденной Киреевой). Застал ее поющею. Пришли потом православный англичанин, преподающий в Лицее Каткова, ее сын — студент третьего курса университета. — Заецкий; после пришла Анна Михайловна Евреинова — доктор прав (если не ошибка); последняя весь вечер говорила; вот говорунья–то! О Пушкине, о воздухоплавании (хочет к Северному полюсу на шаре)… Новикова премилая особа! А как ее книгу расхвалили, хотя бы в сегодня присланной ею статье «Варшавские дневники». «Russia and England» в два месяца потребовала уже второго издания. — О Гладстоне, — о брате ее Николае…

21 мая 1880. Среда. В Москве

Утром головная боль, должно быть, от цветов, которые присылают каждый день от князя Мещерского и которых стоит несколько стаканов и банок; вчера тоже прислали; видно, что князю, или, по крайней мере, прислуге наказано это от уехавших княгини и детей. — Погода прекрасная. Вышел в беседку записать дневник, и головная боль прошла. — К девяти часам нужно ехать в Успенский Собор на крестный ход к Владимирской Церкви, по случаю праздника Владимирской Божией Матери.

В одиннадцатом часу вечера.Перед тем как отправиться, Преосвященный Алексей снабдил наставлениями, что делать в крестном ходу. В Успенском, на кафедре, начать молебен (собственно весь крестный ход состоит из молебна), окадить Корсунскую Божью Матерь, сопровождаемую стеклянными крестами, крест, Евангелие и все иконы — московских Святителей, ризы Господни и другие, потом с каждением — пропустить мимо себя на кафедре все святыни, отдать кадило, взять посох и идти позади, благословляя на обе стороны народ. — До Чудова шли уж слишком скоро; видно, что с архиереем вовсе не соображались, не то бы было, если бы Митрополит; потом длинная процессия металлических хоругвей. — Остановка и приложение к кресту и иконе у Вознесенского монастыря (девичьего, в Кремле), — и благословение монахинь; то же против Церкви Василия Блаженного — остановка и приложение к кресту и иконе; между тем процессия бежит впереди (дал бы выговор). Пред Лобным местом длинный ряд по обе стороны священников и все хоругви. Продолжение молебна, чтение Евангелия на Лобном месте и осенение народа на все четыре стороны, начиная с Кремля, крестом с каменного возвышения на Лобном. — Опять шествие и остановка и приложение к кресту и иконе и благословение священнослужащих против всех Церквей по Никольской; благословение народу на обе стороны беспрерывное и стоящим в верхних этажах. У Церкви Владимирской Божией Матери, в конце Никольской улицы, Преосвященный Алексей встретил процессию. Понесли крест и икону, к которым я приложился и сотворил приветствие Преосвященному Алексею. — Обедня, отслуженная Преосвященным Алексеем. — На обеде в Заиконоспасском монастыре. — Благословенье учеников Заиконоспасского училища; телята у стены Китайской — снаружи, — безжалостно связанные. — Медленно тянувшийся обед, при плохом разговоре с претензиею занимать, — протоиереев Романовского, Богословского; скучновато было. После обеда я осмотрел с Александром Алексеевичем Невским, смотрителем Заиконоспасского училища, — сущее на месте, где когда–то была основанная Ли–худами Заиконоспасская академия; а потом Семинария, ректором которой был и Исидор, Санкт–Петербургский Митрополит ныне, а учился в котором и Филарет Московский. Ребятишки плоховато одеты и не по форме, а кто в чем может, — даже, кажется, вольнее, чем было в наше время (и в рубашке, и в пальто, и в пиджаках); в классах — грубо, но воздуху довольно; в спальнях — чистенько; гимнастика плохая — у нас в Японии лучше и лучше делают. Впрочем, ученики смотрят не забитыми. По географии — один срезался, другой — поправил. Дал им пять рублей на конфеты. Приятно было видеть наших мальчуганов, духовных. Обстановка, если бедненька, то и содержание–то — 35 рублей в год — за пищу и жилище, то есть на полуказенном (по–нашему— древнему)! Ведь дешевле немыслимо! Да и трудно поверить! — В Думу на экзамен. Раздосадовал хозяин. Много вежливости уж тоже — приторно и мучительно. Это — печатный конфуцианист по вежливости! Не по нутру нашему брату — простому русскому человеку! Господь с ними, со всеми этими вежливостями! Может, он и святой человек — Преосвященный Алексей. — Недаром по целым часам люди (девица сегодня у лестницы) ждут его благословения. Но с Преосвященным попроще, например с Амбросием, было бы куда лучше ездить на экзамены. — Мука всегда с его смирением! Я не стал бы так мучить его в Японии, а делал бы проще, — шел бы впереди сам везде, где видел бы, что гостю тягостно — от незнания, что и как делать! — О, Конфуций! Ты меня и в России не перестаешь досадовать! — В Думу приводят на экзамен из разных городских училищ. — Экзамен у разных столов, — в обеих залах; публика — бородатая за барьером и у столов… Попечитель — князь Мещерский, любезно показывающий залу думских заседаний с портретом Ю. Ф. [Юрия Федоровича] Самарина и других. — Но дом Думы нанимается у графа А. Д. [Александра Дмитриевича] Шереметева! Москва не имеет до сих пор своего дома для Думы! Чудовищно! — Домой. — Купец какой–то крест принес; чай — и счет деньгам — в беседке; о. протоиерей Капустин, принесший двести рублей. — К В. Д. [Василию Дмитриевичу] Аксенову, — и не застал дома.