Алексей Зотов - Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро

Не таков был Бернадот, этот генерал-политик, который недавно блеснул таким ослепительным метеором в военном министерстве, на миг, казалось, воплотив в себе национальную защиту. Он действительно был популярен; его выгодная внешность, умение говорить, приветливое обращение, жизнь на широкую ногу, пышные приемы — все это привлекало к нему людей и покоряло сердца. Хотя его и причисляли, как прежде, к якобинцам, с виду он, казалось, больше, чем кто бы то ни было, должен был быть предан Бонапартам, так как был женат на свояченице Жозефа, брата Наполеона. Однако, по сути, на этого «квазиродственника» можно было положиться меньше, чем на кого бы то ни было. Бонапарт тянул его к себе, стараясь играть на его чувствительных струнках, или дразнил и подтрунивал над ним, называя его то шуаном, то якобинцем. Он старался также скомпрометировать его, афишируя свою близость, напрашиваясь к нему на завтрак или же являясь в гости на «чашечку кофе». Бернадот никогда не уклонялся; бывал на всех семейных сборищах и пикниках, оплачивал вдвойне и втройне за любезность, устраивал у себя, на Цизальпинской улице, обеды для Бонапартов, был любезным хозяином и болтал без умолку. Но на всякое откровенное предложение уклонялся от ответа, прячась, как за щитом, за громкими словами и республиканскими принципами. На руке у него красовалась татуировка: Смерть тиранам!

Жозеф и Наполеон устроили за ним домашний надзор, приставили к нему альковную полицию в лице его жены, которую он очень любил. Жена, душою преданная Бонапартам, старалась взять его лаской, но Бернадот, хотя и любил супругу, не доверял ей и постоянно ускользал из сети, которой его пытались опутать. Никто не знал наверняка, как он поступит, и сам он с его упорным честолюбием, мучительной завистью и неопределенностью желаний тоже не знал этого. Пока он оставался в стороне, тревожно следя за всем происходившим, слишком нерешительный, чтобы пойти наперекор, слишком честолюбивый, чтобы подчиниться.

Именно в этот момент сторонники Бернадота захотели, чтобы будущий маршал вновь принял пост военного министра, а главной целью Бонапарта стало помешать осуществлению этой цели. Вот что говорил Наполеон Бурьену на второй день после своего прибытия в Париж из Египта: «Я полагаю, что Бернадот и Моро будут против меня. Но я не боюсь Моро. Он предпочитает военную, а не политическую власть. Он будет с нами, если мы пообещаем ему командование. Но вот Бернадот… В его жилах течет южная кровь. Он дерзкий и предприимчивый. Он не любит меня. И я уверен, он будет против. С его амбициями он способен на все. Кроме того, его ничем не соблазнишь. Он хитер и коварен… Впрочем, мы только приехали. Поживем, увидим…»

Первоначальной целью Бонапарта было стремление получить место в Директории, но позднее влиятельные люди убедили его объединиться с Сийесом и Роже Дюко и упразднить Директорию, установив Консулат.

Бонапарт и Моро еще не были знакомы лично. Это случилось 30 вандемьера в салоне одного из членов Директории Гойе, куда они оба были приглашены. Современник так описывает их первое свидание: «Оба молча смотрели друг на друга. Моро был на полголовы выше Бонапарта (1,76 м против 1,66 м. Наполеону приходилось поднимать голову, чтобы говорить с Моро. — А. З. ). У него был высокий лоб, а ясные большие глаза смотрели прямо перед собой. Выражение лица Моро отражало врожденную скромность его личности».

Бонапарт первым прервал молчание.

— Я очень давно хотел с вами познакомиться, генерал, — сказал он Моро, — многие из ваших сослуживцев были со мной в Египте. Это отличные офицеры. — Он назвал Рейнье и Дезе.

Так началась их первая беседа. Она дружески продолжалась и весьма занимала гостей Гойе. Вскоре их приятельские отношения были скреплены подарком Бонапарта Моро — кинжалом из дамасской стали, осыпанным брильянтами ценой в десять тысяч франков. Газета «Le Journal de Paris» от 2 брюмера VIII года писала по этому поводу: «Вот уже несколько дней, в то время как публика говорит о Бонапарте, Бонапарт говорит о Моро, о его скромности и патриотизме». Эта статья Редерера, несомненно, была инспирирована Бонапартом. Тонкая лесть, разумеется, но весьма примечательная, особенно в момент, когда корсиканец собирался сыграть «ва-банк» с политикой; ему нужна была поддержка этого уже знаменитого бретонца. Вскоре ему представится случай в этом убедиться. Моро доверял Бонапарту и заявлял, что явится по первому сигналу на переворот, как на службу. Таким образом, избегая всякой инициативы, он тем не менее добровольно соглашался помогать. Вандаль писал: «Это не значит, чтобы он не завидовал Бонапарту, но он завидовал ему по-своему, не посягая на его гражданское первенство. Втайне он надеялся, что Бонапарт, бросившись в политику, где он легко мог, как столько других, запутаться и погибнуть, избавит его от опасного соперника в начальствовании армиями». В тот момент Моро понимал, что Директория обречена, и решил поддержать Бонапарта, веря в его республиканские принципы.

А вот Бернадот, который сопротивлялся амбициям молодого покорителя Италии и Египта, говорил Моро: «…а если Бонапарт под видом наведения порядка вознамерится задушить республику?» Моро отвечал: «…мы сможем ему помешать».

15 брюмера был устроен торжественный ужин в честь генералов Бонапарта и Моро членами двух палат — Советом старейшин и Советом пятисот. Ужин проходил в стенах церкви Сен-Сюльпис, уже называвшейся храмом Свободы. Богатые драпировки и трофейные знамена украшали стены интерьера. Тысячи свечей освещали внутреннюю часть храма. В этой огромной оскверненной церкви, где было холодно, как в погребе, и где ноябрьская сырость паром оседала на стенах, пировали, или вернее, пытались пировать, семьсот человек: пятьсот депутатов и двести гостей, в числе которых были испанский адмирал Мазаредо и руководитель Польского восстания 1794 года Тадеуш Костюшко. Парижская газета «La Publicite» от 17 брюмера сообщала: «В верхнем конце стола восседал президент Совета старейшин, посредине, справа от него — президент Директории, слева — генерал Моро, возле него — Люсьен Бонапарт, президент Совета пятисот, и рядом — его брат, генерал Наполеон Бонапарт. Люсьен предложил тост “за французских Сципиона и Фабия”. Бонапарт, поднимая свой бокал, воскликнул: “За единство всех французов!” Этот тост был уже правительственной программой. А Моро выпил “за всех преданных друзей республики”. Между тем церемония выглядела одинаково грандиозно и холодно. Все чувствовали канун великой политической драмы. Отсутствие Журдана, Ожеро, Бернадота бросалось в глаза. Бонапарт ел мало, едва дотрагиваясь до яств, вероятно, опасаясь отравления. Он встал из-за стола одним из первых, прошелся вдоль огромного стола, безмолвно подбадривая друзей, и вскоре скрылся через боковую дверь, уводя с собой своих адъютантов и увлекая Моро».