Александр Панцов - Дэн Сяопин

Так же, как Дэн, действовали тогда и другие региональные лидеры, причем настолько активно, что даже сам Мао в конце концов вынужден был дать команду сбавить обороты. Весной 1952 года на одном из заседаний Политбюро он заявил, что «у нас все еще новая демократия [казалось, он давно забыл этот термин, но тут вдруг вспомнил], а не социализм. Мы выступаем за ослабление буржуазии, а не за ее ликвидацию. Надо поколотить ее несколько месяцев, а потом опять вытащить на свет, но не следует бить наповал, разбивать наголову» 49. Тем не менее в сентябре 1952 года доля государственного капитала в промышленности возросла до 67,3 процента, а в торговле — до 40 процентов; социалистический сектор занял руководящие позиции в китайской экономике 50.

Следуя указаниям вождя, Дэн достиг успехов и на финансово-экономическом поприще. «Уровень инфляции в [Юго-Западном] регионе, — пишет его биограф Эванс, — сократился в соответствии с общим уровнем снижения инфляции в стране, который упал с… 20 процентов в 1951 году до 10 — в 1952-м» 51.

Дэн поддержал Мао и тогда, когда в мае 1950 года тот принял решение о проведении проверки и перерегистрации членов компартии, вылившееся в новую «чистку» КПК от «чуждых» элементов. «Этот чжэнфэн [исправление стиля], — разъяснял Дэн коммунистам Чунцина, — главным образом направлен на то, чтобы… посмотреть… действуют ли наши товарищи… в соответствии с идеями Мао Цзэдуна. Его цель заключается в том, чтобы, исправляя стиль и преодолевая путаницу в вопросах идеологии и политики, достичь идеологического и политического единства» 52. К 1953 году из партии в целом было «вычищено» 10 процентов состава — результат впечатляющий, к которому приложил руку и Дэн.

Он, кстати, предъявлял высокие требования к моральному облику коммуниста. «Вести себя надо скромно, а жить — просто», — учил он партактив 53, хотя сам далеко не всегда следовал этому правилу. В Чунцине, где он прожил все два с половиной года своего пребывания на Юго-Западе, Дэн, как и многие другие партийные руководители и в Пекине, и на местах, не мог не рассслабиться после стольких лет партизанского пуританства. Вместе с семьей он сначала занимал целый этаж двухэтажного особняка, в котором до того размещалось одно из гоминьдановских учреждений. На другом этаже жила семья Лю Бочэна, а после того, как Лю в январе 1951 года перевели в Нанкин, — там поселилась семья Хэ Луна, балагура и весельчака, которого друзья называли «усатый Хэ» за красивые черные усики. С Хэ Луном и его домочадцами у Дэна и Чжо Линь быстро установились самые теплые отношения, но затем Дэн с семьей переехал в только что выстроенное по его же приказу просторное здание канцелярии Юго-Западного бюро, оборудованное редкой по тем временам холодильной установкой. Дэн любил хорошо поесть, а поскольку Чжо Линь, как мы знаем, не была кулинаркой, еду для него и его семьи готовили специальные повара. В свободное от приема пищи и работы время он с увлечением играл на бильярде, и чтобы овладеть тонкостями игры, даже пригласил себе в учителя маркера. «Он питался особой пищей, — негодовали много лет спустя ненавидевшие его хунвэйбины, — жил в специальном помещении, пользовался лучшими вещами» 54.

По поводу вещей хунвэйбины, правда, преувеличивали. Кроме швейцарских часов «Ролекс» и шерстяного коричневого свитера на пуговицах, подаренных ему после «освобождения» Шанхая секретарем шанхайского подбюро ЦК, старым коммунистом Лю Сяо, у Дэна не было «предметов роскоши». Во время последней гражданской войны ему как-то в виде трофея досталась паркеровская ручка, но летом 1949 года в Шанхае у него ее украл какой-то жулик, когда он и Чэнь И переходили оживленную улицу, спеша на одно из многочисленных заседаний. До конца жизни Дэн сожалел о ее потере и каждый раз, посещая Шанхай, ворчал: «Ну и жулье же в Шанхае» 55.

В одежде Дэн по-прежнему следовал партийной этике. Как и Мао, да и все остальные члены ареопага, одевался скромно: неброского цвета куртка (летом — хлопчатобумажная, зимой — ватная) с застежкой под горло и четырьмя накладными карманами, свободного покроя штаны. Такова была партийная униформа: в подобной куртке ходил еще отец Республики Сунь Ятсен (по его имени она и называлась: «суньятсеновка»). На голове Дэн носил обычную кепку.

Весьма неброско одевалась и его семья: дети не выделялись из среды сверстников, а Чжо Линь тоже предпочитала партийный стиль. С того времени, как они поселились в Чунцине, Чжо директорствовала в школе-интернате, ею же самой организованной. Это учреждение формально называлось «народным», хотя на самом деле предназначалось только для детей ответственных кадровых работников Юго-Западного бюро и Военно-административного комитета. Чжо Линь отвечала там за всё: обучение, воспитание и отдых учеников, которых насчитывалось 90 человек, снабжение их одеждой, питанием и всем остальным. Поскольку преподавателей не хватало, сама вела несколько предметов: китайский язык, арифметику и даже музыку, хотя музыкального слуха не имела. Дэн Линь, Пуфан и даже пятилетняя Дэн Нань были ее учениками.

В Чунцине у Дэна и Чжо родились еще дети. 25 января 1950 года на свет появилась третья дочка, которую за светлые пушистые волосы прозвали Маомао (Волосатик) — так ласково многие китайцы называют новорожденных детей. Официальное же имя придумали, следуя ставшей в их семье традиции называть дочерей именами красивых деревьев, — Дэн Жун (Дэн Фикус). Такое имя имело глубокий смысл: ведь именно сидя под фикусом, Сиддхартха Гаутама стал Буддой, поэтому фикус в буддизме — дерево Бодхи (Просветления). И хотя Дэн и Чжо Линь в Будду не верили, но все-таки были китайцами и буддийская символика кое-что для них значила.

А через полтора года, в августе 1951-го, родился еще один сын — Чжифан. Для его имени Дэн позаимствовал иероглиф «чжи» из парного выражения «чжипу» («простой»), где иероглиф «пу» — тот же самый, что и в имени старшего сына Пуфана. В результате официальное имя мальчика стало также означать «Простой и аккуратный». В семье его, правда, в шутку называли Фэйфэй (Непоседа) — за довольно бойкий характер.

Чжо Линь не хотела его рожать, так как была очень загружена работой. Она начала директорствовать в школе спустя месяц после того, как родила Дэн Жун. А тут опять беременность! Она попросила начальника медчасти 2-й армии сделать ей аборт, но тот сказал: «А вдруг это будет мальчик?» К сыновьям, как мы помним, в Китае всегда относились лучше, чем к дочерям, так что «благодаря этим словам, — пишет Маомао, — Фэйфэю повезло, и он появился на свет» 56.

К тому времени в доме Дэна помимо Чжо Линь и детей жила еще и мачеха Дэн Сяопина, вдова отца Ся Богэнь вместе со своей младшей дочерью Сяньцюнь, симпатичной и скромной девушкой, которую Дэн устроил в среднюю школу. Напомним, что мамаша Ся была ненамного старше пасынка: в октябре 1950 года, когда она с небольшим мешком за спиной, держа за руку Сяньцюнь, объявилась перед воротами особняка первого секретаря Юго-Западного бюро ЦК, ей шел всего 52-й год. Добралась она в Чунцин на лодке, на которой когда-то рыбачил ее отец. Была немногословная, добросердечная и работящая. У Чжо Линь с ней сразу установились добрые отношения, и, уходя на работу, Чжо с легким сердцем оставляла на ее попечение весь дом. Именно бабушка Ся и вырастила двух младшеньких — Маомао и Фэйфэя.