Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Это не совсем так. Обмен посланиями, — может быть даже независимо от воли и желания их авторов, — дал толчок первым робким пока подвижкам на конференции в Стокгольме. А все началось с малозначительной фразы в послании Черненко Рейгану 19 марта 1984 года.

«Мы надеемся на достижение положительных результатов на конференции в Стокгольме... Не только уместно, но и необходимо договориться о неприменении ядерного оружия первыми и о неиспользовании силы вообще. В равной степени мы за осуществление других мер, которые должны быть направлены на укрепление доверия, а не преследовать какие— то иные цели».

Этот пассаж, как потом говорил мне Александров, был вставлен без всякого заднего умысла или расчета — скорее, чтобы просто отметиться по поводу окончания первого раунда стокгольмских переговоров. Да и я не придал ему никакого значения. Но имел он самые серьезные последствия, которые и привели в конечном счете к договоренностям в Стокгольме.

Мои блуждания по московским кабинетам прервал неожиданный и требовательный вызов к министру. В его секретариате мне показали лист бумаги с кратким изложением интервью главы шведской делегации Курта Лидгардта газете «Свенска Дагбладет». В нем говорилось, что на следующей сессии конференции может быть принято решение о создании двух рабочих групп, одна из которых сосредоточит внимание на достижении конкретных мер доверия, а другая — займется остальными вопросами, включая политические заявления. Наискось листа синим карандашом была начертана резолюция:

«т. Гриневскому, прошу ознакомиться и переговорить. А.Г.»

Странно. Обычно Громыко такими мелочами не интересовался. Тем не менее, войдя к нему в кабинет, я решил начать разговор не с этого вопроса, а доложить уже знакомую читателям общую картину дел на конференции.

Рассказав, как твердо мы боремся за продвижение политических мер, я вынужден был признать, что неприменение первыми ядерного оружия не пройдет: все страны НАТО дружно против, так как это подорвет их основную военно— политическую концепцию — сдерживание. Некоторым нейтралам это предложение, может быть, и нравится, но ссориться с натовцами они не будут. Что касается безъядерных зон, освобождения Европы от химического оружия и неувеличения военных бюджетов, то эти меры не пользуются поддержкой ни со стороны НАТО, ни нейтралов. Они рассматривают их как составную часть более широких проблем, обсуждающихся на других форумах по разоружению.

— Я без вас знаю, — вдруг рассердился министр , — что американцы никогда не примут эти предложения. Но ведь вы же дипломат, Гриневский, и должны понимать, что мы ведем беспроигрышную игру. Развертывая свои Першинги в Европе и в то же время отклоняя наши предложения, американцы лишний раз демонстрируют агрессивность своих замыслов, усиливают волну антивоенного движения в Европе. А если даже случится так, что они вдруг примут их, то все равно попадут впросак. Пусть потом доказывают, почему размещают оружие первого удара, если согласны не применять первыми ядерного оружия.

Я не стал спорить с министром, а только заметил, что те же цели можно с большим эффектом достичь, сконцентрировав внимание на неприменении силы.

— Он более перспективен с точки зрения достижения договоренности, — убеждал я . — Франция, Италия, ФРГ определенно проявляют к нему интерес. Американцы колеблются. Их официальная позиция исключает даже обсуждение этого вопроса. Но они понимают, что на ней им долго не продержаться. Поэтому они склоняются к идее «сплава» неприменения силы и военных мер доверия, о котором Вы говорили перед отлетом из Стокгольма. Американский посол Гудби сказал мне в доверительном порядке, что непременно поговорит об этом с госсекретарем Шульцем. Гудби полагает, что он вернется в Стокгольм с разрешением вести переговоры о неприменении силы, если мы, в свою очередь, будем готовы обсуждать военно— технические меры доверия.

Сказав все это, я стал просить у министра разрешения несколько подправить советскую позицию:

Во— первых. В начале следующей сессии внести документ с предложениями Советского Союза, а делегации разрешить параллельно с обсуждением масштабных политических мер доверия приступить также к рассмотрению военно— технических мер, предусмотренных директивами.

Во— вторых. Сделать упор на неприменение силы, отодвинув на задний план другие политические меры, но формально пока их не снимать. В ходе дискуссии посмотреть, как далеко американцы и НАТО будут готовы идти в вопросе о неприменении силы и с учетом этого определить в дальнейшем нашу линию.

Тут министр, который с безучастным видом слушал, вдруг прервал меня и неприязненно спросил:

— Это что, ваш друг Гудби все напел?

— Нет, скорее я ему. Вы же сами говорили...

— Знаю я вашего Гудби , — прервал меня Громыко. — Он был с Шульцем на открытии конференции — маленький такой, глазки у него, как у жулика, бегают. Не верьте ему, Гриневский — не пойдут американцы на отказ от применения силы. А потом что это за разговоры идут о создании двух рабочих групп? Это что, серьезно? Неужели опять Гудби всем вам голову морочит?

Я объяснил, что идея двух рабочих групп выдвинута не американским, а шведским послом пока в неофициальном порядке, но она пользуется определенной поддержкой у нейтралов. Суть ее в том, чтобы проложить мост между позициями Востока и Запада и начать деловой разговор. Однако это предложение не имеет и не может иметь практического применения до тех пор, пока Советский Союз настаивает на обсуждении только политических мер, а НАТО — только военно— технических.

— Вот и хорошо, — сказал Громыко. — Спешить не надо. Линию ведите твердо — никаких военных мер доверия, пока они не согласятся на весь наш пакет политических мер. Для этого новые директивы вам не требуются.

Итак, в разговоре с министром я потерпел полное фиаско. Но поражение не расстроило и не удивило меня — я ждал нечто подобное и поэтому решил не суетиться, а провести оставшийся месяц в Москве в свое удовольствие. Велико же было мое удивление, когда буквально через два дня меня вызвал Корниенко и сказал:

— Собирайте чемодан и отправляйтесь в Вашингтон.

На столе перед ним лежала шифровка из американской столицы о беседе посла Добрынина с госсекретарем 2 апреля 1984 года. Шульц сказал, что передает «приглашение руководителю делегации СССР прибыть в Вашингтон для консультаций. Речь может идти о какой— то комбинации советских предложений, выдвинутых в Стокгольме (неприменение силы и т.д.) с западным пакетом мер доверия».